49
Завели меня в одну саклю, где уставшему длинной и изнурительной дорогой, разрешено отдохнуть и сном освежиться. Оба моих товарища вышли из сакли, оставив какое-то поручение старой черкеске, которая свернутая в клубок сидела в углу сакли, в грязной рубашке, с кривым носом как крючок, или по-видимому как ястребиный клюв носом, с пособиранным у складки, сухим, желтоватым лицом, ocienioną siwemi клоками волос с под грязной тряпки тех, которые торчат. Зрение ястребиных глаз во мне вклеила, словно в костлявых сухих руках, немного вверх поднятых, хотела мне понести через дымоход на лысую гору. Она удивительно мне напоминала одну из этих колдуний, о которых часто в сказках я слышал когда-то, и одновременно напомнил ужасную реальность, среди которой я находился. За первым знаком моего пробуждения старая выдала какие-то тонны храпа как сверчок в popiele, когда на тлеющий уголь натолкнулся. Вскоре появились другие этой сакли домочадцы и то в таком большом числе, что для меня почти места уже там не было. Я не мог всем благе присмотреться к, потому что другой предмет занял мое внимание, а именно оковы которое мне втыкаемый на ноги. Со всех сторон начлт я осматривать, как старая тряпка, желая удостовериться, или будет еще на что пригоден. То любопытство всех много меня занимала; dzieciaki полностью голое и zasmolone под сам нос мне подлезали, осматривая меня словно очень большую особенность.
50
Дано мне сухой кусок чурека, словно желая испытать или я имею крепкие зубы, потому что cbleb этого nakształt куска латуни сверкал в части. Я не хотел представить силу моих зубов; старая следовательно шипя как сатана в горячей смоле дала мне рюмку молока и немного свежего сыра, что без принуждения одно и другое я употребил. Тогда то лишь я начал пересматривать окружающих меня; но тех что меня здесь привели не было. Во всех глазах людей преклонного возраста и молодежи, женщин и мужчин пробивалось только любопытство. Разговаривают на языке ко мне, которого совсем я не понимал, подтверждая слова знаками. Взрослые девушки внимательно смотрели на мне занятием; улыбаясь шептали между собой. Дети как угри передвигались между ногами старших, не имея другой дороги к переходу. Старшие глядя на меня, то серьезную, то веселую вели разговор, чмокая тамошним обычаем и крутя головой иногда. Призвано наконец ко мне толмача, который должен был быть посредником между мной и горцами. Был то один из солдат русских, взятый подобно как я к неволе и от нескольких лет здесь, поселились. Оказалось, же и он с трудностью понимал речь своих сожителей, которые его «Иваном» или «солдат» звали. Указано мне в конечном итоге будущего моего хозяина среднего возраста с хитрой и недостойной физиономия человека. Та дряхлая женщина была прабабушкой его.