– А я не своим хочу отдать! – возопил Волосолапов, не усмотрев в вопросе подвоха. – Чужим! Вот его детям хочу отдать! – И ткнул при этом пальцем в сидящего рядом журналиста. – Но я не хочу, чтобы он от нас уходил! Я желаю, чтобы он остался вместе с нами! – Затем, уже совсем потеряв лицо, стал разбрасывать фигуры из трёх пальцев, приговаривая. – Вот, фиг тебе, дорогая жёнушка Зоя! У-у-у, змея особо ядовитая! Вот, фиг тебе, Анжела! Вот, фиг тебе, Артур! Вот, фиг тебе, Роберт!
Остановил сию неприглядную процедуру опять Баксов:
– У тебя, вообще-то, дети отечественного производства есть? Или все сплошь импортные?
Ответа, ко всеобщему сожалению, услышать не удалось, потому что судья решил вмешаться:
– Вы можете, панове, все разом заткнуться и позволить мне продолжить? – все мгновенно и послушно притихли. – Спасибо. Дзякую. Бардзо дзенкуе. Продолжим. Вот те раз, совершенно потерял нить разговора. Эти капиталистические тиранозавры сбили меня с панталыку. То бишь, выбили из колеи. На чём я там остановился?
И тут, впервые с начала судебного заседания, вскочил адвокат, будто только теперь вспомнил, что и он здесь не последняя персона, и надо успеть хоть что-нибудь сказать, пока все не разошлись по своим делам:
– Вы, господин судья, сказали, что моих подзащитных надо освободить прямо в зале суда и отпустить на все четыре стороны. Они невиновны!
Где витала его душа до сего момента, неизвестно, и если бы судья не знал адвоката как облупленного, то подумал бы, что тот не промах. Ишь как круто повернул дело. Но судья его знал слишком хорошо, чтобы воспринимать всерьёз, поэтому лишь молча посмотрел, с жалостью и участием, и вяло махнул рукой. Адвокат смутился, опустил глаза и сел. А судья, во избежание рецидива, назидательно изрёк:
– Успокойтесь, мой бедный юноша. До сих пор защищали молча, так и продолжайте этим заниматься впредь. Прокурор, на чём я остановился?
Подпрыгнул бюст, придав толчок всему остальному. Из под маски сверкнули глаза, наполненные презрением к адвокату и ненавистью к подсудимым:
– Вы сказали, что этому презренному писаке предоставляется незаслуженная возможность…
– Тише, тише, – упредил дальнейший поток оскорблений судья. – Очень хорошо. Спасибо. Я уже вспомнил. Уважаемый прокурор, по работе у меня к вам нет никаких претензий, но мне хотелось бы вам ещё раз напомнить, что, не изменив своего отношения к грешникам, не сменив ненависть на сочувствие и сострадание, а то и на любовь, вы обрекаете себя на вечное прозябание в этом неуютном, тёмном и сыром месте. Ну, скажите, неужели вам здесь нравится?