– Жлоб он. И боится, что сами мусора его потом по полной раскрутят, а толку будет мало. На шифрах он весь. Хитрожопый потому что.
– Это все?
– Ну да. Только адрес дам и футлярчик опишу.
– С пацанами посоветуюсь, потом с тобой свяжусь.
– Ты это… – он замялся. – Советуйся поскорее. Время не терпит. Делать надо.
– Чего так?
– Того. Футлярчик тот больно нужен.
– Припекло уважаемым людям?
– Сам понимаешь. Поехали?
– Не-а. Спасибо, мне тут недалеко. Пройдусь, подышу свежим ночным воздухом.
– Как знаешь. Жду ответ до обеда. Завтра. Лады?
– Лады. Бывай.
Мы пожали друг другу руки, и я ретировался в направлении своего дома. От быстрой ходьбы разогрелся, и было уже не так холодно. С предложением Рыжего я в мыслях согласился и знал, что дам согласие и ему. Вот только легкое чувство беспокойства присутствовало, но я старался притупить его исконно русским "все будет путем" и "авось пронесет". Но я ошибался…
…У двери квартиры меня поджидал еще один сюрприз.
– Ты чего тут так поздно делаешь? – удивленно спросил я.
Инга сидела на ступеньках лестничного пролета, беспомощно вжавшись в грязную стенку, обхватив ободранные коленки сплошь порезанными и расцарапанными руками. Ее лицо было все в потеках черной туши от слез, глаза испуганные и красные, волосы растрепанные, кое-где местами глубокие ссадины и порезы, на щеках запекшаяся кровь. Весь ее внешний вид был весьма удручающим. От напускной веселости не осталось и следа. Она глядела на меня глазами затравленного зверька и часто всхлипывала.
– Что случилось? – мне очень не понравился ее внешний вид.
Она молчала, продолжая сербать носом, и я заметил, что все ее тело пробивает нервная дрожь. Такое бывает после истерики. Присмотревшись получше, я присвистнул: ее ссадины и порезы были нешуточными. К садистам на вечеринку небось заглянула? Я открыл двери, подошел ближе, взял ее на руки и занес в квартиру. Инга прильнула ко мне и разрыдалась.
– Ну-ну… успокойся. Сейчас в горячую ванну и коньячку. Попустит, – я был далеко не мастер утешений для плачущих дам, особенно тогда, когда не знал, стоит ли утешать.
Я стянул с нее всю одежду, усадил в ванную и открыл душ с горячей водой, стараясь не мочить раны на руках и лице. Она не сопротивлялась, пребывая в состоянии шока. По крайней мере, такое объяснение я могу дать ее рыданиям, отрешенности и нежеланию говорить. Пока набиралась вода, я спрыгал на кухню, налил в стакан коньяку, чиркнул ножом ломтик лимона и заставил Ингу выпить спиртное. От горячей воды и выпитого она постепенно согревалась и переставала дрожать. Минут через пять я увидел, что ей становиться легче. Она перестала реветь, на щеках проступил румянец, а глаза заблестели под воздействием алкоголя.