— Может, останетесь на ужин? — предложила мама. — Давно не виделись… Я так хотела с тобой поболтать.
— Простите, но я сегодня очень устала. Может, в следующий раз?
Я любила Антонину Семёновну. Она тепло приняла меня в семью, всегда помогала, вставала на мою сторону при ссорах с Эдом — можно сказать, считала своей родной дочерью.
Но какой бы прекрасной женщиной ни была Антонина Семёновна, наш ужин сегодня был невозможен — разрыдаться на плече матери изменщика сейчас я была точно не готова.
— Сначала в магазин, а потом домой? — спросила я, когда мы сели в машину. — Фунчоза с креветками… Минимум соли, сахара и соевого соуса. Я помню.
— Я не голодная… Поэтому давай сначала в парк! — воодушевлённо произнесла Ника. — Мы так давно не гуляли… Слепим снеговика, пофотографируемся. А потом позвоним по видеосвязи папе! Я обещала ему…
— Д-д-да, конечно. — Я изо всех сил пыталась держать себя в руках, услышав о муже. — Поехали…
Вечер был потрясающим. Пушистый снег медленно падал с неба, застилая дорожки белоснежным покрывалом. Наступая на него, я безуспешно пыталась забыться, прислушиваясь к тихому, приятному хрусту.
Николь, словно маленькая девочка, восторгалась мелочами: снегири на крепких еловых ветвях, милые гуляющие собаки, мороз, обжигающий щёки, — ей было неважно, чему радоваться.
Мы фотографировались, кидались снегом и смеялись. Играя с дочкой, я смогла ненадолго отвлечься, не думая про предательство её отца.
Но когда Ника устала, решив недолго посидеть на лавочке, я снова вернулась в ужасающую реальность, в которой меня ждали развод, раздел имущества и борьба за дочку.
Я впервые за долгое время чувствовала себя слабой. После смерти родителей, мне казалось, что больше ничто не сможет подкосить меня, лишить уверенности в завтрашнем дне. Но у человека, которого я безумно любила, получилось растоптать мою убеждённость.
Смотря на безмятежную улыбку дочки, слыша её звонкий смех, я внезапно задумалась… А почему страдать должна была я?
Мой муж мне изменил. Та девушка, зная, что у него есть жена, не прервала их преступную связь, а с головой нырнула в пучину коварных чувств. Это они переступили черту. Это их души должны были гореть в адском котле нестерпимых мук.
Так почему же страдала я?
Эта мысль отрезвила меня. Стала хлёсткой пощёчиной, остановившей бесконечный поток самобичевания.