«Ты что, нихера не понимаешь? Я
сказал, отошли от пацана, пока ног не лишились!»
Гопник мигом побледнел, еще раз
одернул своего товарища и что-то прошептал ему на ухо.
«Пошли нахер отсюда, придурки. Если не
отойдете, на следующей станции мы похороним ваши тела.»
— Пошли, Колян, — сказал побледневший
гопарь. — Шнур сказал, не трогать его… — он указал на наушники, но
его не поняли. — Ну, Шнур…
— Какой нахер шнур? — оскалился Колян.
— Ты чо, обкурился?
— Пошли, я тебе говорю! — понимая, что
товарищ ничего не понимает, Коля просто оттащил своего собутыльника
подальше от меня.
О чем они дальше шептались, я не знал,
да и знать не хотел, хоть и мог подслушать их через микрофон
устройств в их карманах. Самое главное, они больше меня не
трогали.
Через два часа я приехал в Пермь и уже
там, на такси, оказался на железнодорожном вокзале. По поддельному
документу купил билет на рейс, который должен был стартовать через
полчаса, до Нового Тагила.
Всё. Теперь меня ждет Штормовой
предел, который поможет мне развиться и снова достичь высот,
которых достиг в прошлом мире.
***
Усадьба
Раскатных.
— Да не мог он далеко убежать! —
Кирилл Слютников пытался успокоить Прасковью. — Ну куда бы он делся
без денег, а, родная?
— Не знаю, Кирюша, — старушка сидела
на обитом дорогой тканью диване и плакала. — Как же он… как же он
умудрился так, а? Я же ему такую судьбу приготовила!
— Не переживай, родная, — Кирилл сел к
Прасковье и приобнял ее за плечи, утыкаясь носом в ее плечо. —
Барона Казящего не было на этой встрече. Если ему кто-то и
передаст, что зятек сбежал, то мы найдем его к этому времени.
Правда, не мог он далеко уйти.
— Альбина то расстроится, — продолжала
плакать бабка. — Она же такая ладненькая у барона, такая
славненькая. Ты помнишь, как она расцвела, когда узнала, кто такой
Георгий? Ты помнишь, как порозовели ее щечки, когда мы показали
фотографию?! Он ведь там… в этой семье будет как у Христа за
пазухой! Боевой род, который ценит своих… они бы не дали ему
изучать магию!
— Да помню, помню, — злобно улыбнулся
Кирилл и решил оставить Прасковью «остывать» в
одиночестве.
Старик вышел из зала, быстрым шагом
пересек длинный коридор и вошел на кухню. И уже там, под звук
открывающегося коньяка, пробормотал сам себе под нос:
— Женить… у Христа за пазухой, — он
налил в стакан пятьдесят грамм и залпом осушил его. — Тьфу, ты.
Старая дура. Пацана бы и там угробил барон. Так мы договаривались.
Ладно, в любом случае, — он обернулся, посмотрел, что его никто не
слышит, и продолжил разговаривать сам с собой. — Твое имущество всё
равно будет моим, даже если Гошу убьёт кто-то другой…