– Для них жмых – это чистый яд. Слабые дохнут, а такие шевелиться не могут, только слезы пускают. Вон, гляди, глазища какие мокрые.
– А метанол на хрена?
– У них от этого болевые ощущения усиливаются, зрение вянет и вялыми становятся.
– Мы дохнем от него, как мухи, а у них, значит, просто боль лучше чувствуется и хреново себя чувствуют? Да тут реально страшно жить.
– У них не просто усиливается, у них от любой царапины слезы литься начинают. Вон, плачет, скотина, больно ему.
– А чего ты его как мужика называешь? У нас таких зовут тварями, ну или просто «оно».
– Да там длинная история. Пиво есть?
– Для тебя, может, и найду.
– Пошли, раздавим по паре, пока разгрузят, расскажу. Там история – полный отпад, я первый раз когда услышал, челюсть до асфальта уронил.
– Да ты че?
– Я тебе говорю. Думал, ты знаешь, ведь у нас все ее знают.
– Ну так то у вас, в центре, а мы – филиал, до нас пока новости дойдут, их три раза переврут.
* * *
Человек, склонившийся над Трэшем, был неряшливо небрит, кожа лица усеяна крупными порами, похожими на следы проколов от огромной иглы, глаза серые, тусклые, без тени эмоций, будто подтаявший в солнечных лучах лед на грязной луже. Воняло от него ядреной смесью запахов табака, грязного тела и чего-то кислого, омерзительного, почему-то заставлявшего задуматься о смерти.
Вот, собственно, и все, что можно сказать об этом незнакомце. Трэш, лежа лицом кверху, не мог разглядеть даже его одежду, взгляд скосить по-прежнему не получалось.
Небритый, выпустив струю удушающего дыма, небрежно погасил окурок, вкрутив в глаз Трэша. Видимо, здесь так принято, и не сказать, что традиция из приятных. На фоне боли, раздирающей тело, – ерунда, но, разумеется, хотелось бы обойтись без таких грубостей.
Вот только выбора у Трэша нет.
– И что же мне с тобой делать, мальчик? – поразительно добрым голосом поинтересовался небритый.
Трэш, естественно, ничего не ответил. И, откровенно говоря, пробудись у него сейчас дар речи, он бы, пожалуй, тоже промолчал.
Просто непонятно, что тут можно ответить.
Небритый зачем-то с силой постучал по глазу костяшками пальцев, чем вызвал серию вспышек боли и помутнение, после которого Трэш почти перестал видеть на одну сторону.
– Какой крепкий мальчик, – безмятежно улыбнулся мужчина и отстранился, исчезнув из поля зрения.