Женщина в черном балахоне подняла свою клюку и, несмотря на то, что хромала на обе ноги, как старая утка прытко подошла вплотную к напрягшемуся отцу ребенка. Терпкий запах старости резанул по его обонянию, контрастируя со зловонием гниющих зубов. Корявая деревянная ручка клюки, отполированная за многие годы старческой ладонью, уперлась в его солнечное сплетение, необъяснимым образом сковывая и, кажется, не давая не только пошевелиться, но и вздохнуть. Прищурив тусклые зеленые глаза, сверкающие в беспроглядной тьме капюшона как у кошки, странная старуха продолжила таинственным голосом, вдавливая неожиданно твердой рукой в грудь человека деревянную рукоять:
– Низкие серые тучи в тот день тянулись вдаль, до самого горизонта – обещали вновь принести за собой холодные капли дождя, что всем уже опостылел. Рваной пористой дорогой они неспешно плыли друг за другом. Извивались. Копошились. Они были как клубок гремучих змей на предгрозовом небе. Плясали и вили кольца, отбрасывая на грязные камни этой щербатой мостовой свои тени: причудливые и черные. Они хитро прятались за верхушками деревьев: высоких… корявых… стоящих здесь не первый век, густым кольцом плотно обступавших городок – богом забытый и вытравленный чумой.
С каждым годом, с тех самых пор как в нем поселились люди, возведя свои постройки, черные стволы, будто приманенные безумием и злобой, подползали все ближе и ближе, словно намереваясь проглотить погрязшее в пучине безумной «охоты на ведьм» поселение.
К тому дню, о котором я расскажу, черный лес уже пробивался сквозь сырой чернозем вплотную к обветшалым бревенчатым домам на окраине. Лукаво заглядывал в грязные окна, высовывал нос из-за низких пологих крыш домов, а вдалеке, за его взлохмаченной плешивой опушкой привычно для всех рокотал гром. Он вторил гомону разбушевавшейся в преддверии ожидаемого зрелища толпы… – старуха прервалась, а глаза ее покрылись дымкой воспоминаний. Она вновь вяло пожевала нижнюю губу беззубой челюстью, а затем, словно пробудившись ото сна, оттолкнула остолбеневшего и, кажется, задыхающегося мужчину со своей дороги. Цепко всмотревшись зло сверкающими глазами в лицо мальчишки, замершего и не имеющего возможности отвести от нее взгляда, она зловеще продолжила:
– Единственным путем, ведшим в город, был ухабистый дорожный тракт. Он длинной извилистой кишкой тянулся от самой столицы, через поля и этот дремучий лес, среди ветвей которого сгинуло множество путников, прерывая свой долгий-долгий путь на главной площади поселения. Прямо под самыми стопами толпящегося на ее обколотых камнях мостовой люда, – пожилая женщина устало опустила свою палку и, тяжело вздохнув, оперлась на нее дряхлыми морщинистыми руками.