. Очевидно, что единый, всемирный язык понимается как своеобразное «смешение» или «сочетание» достоинств всех или многих отдельно взятых языков и освобождение от их недостатков. Но реально ли это? Может ли это происходить, если следовать концепции Ф. де Соссюра? Практической реализацией возможности смешения как пути создания универсального языка можно считать эсперанто, словарный состав которого основан на лексике многих европейских языков и использует латинский алфавит. Но эсперанто не стал всемирным языком не потому ли, что за ним не стоит этническая история, наполняющая слово многогранностью смысла, а значит, и своеобразием видения окружающей реальности? Пустота внеисторической абстрактности лишает язык какого-то глубинного смыслового качества. Чтобы понять это, необходимо объяснить,
что означает языковое многообразие. С точки зрения глобальной цивилизации это плюс или минус, явление, мешающее коммуникации, или явление, обогащающее восприятие и интерпретацию действительности, позволяющее совершенствовать мыслительные способности человека?
То, что Ф.И. Шмиту казалось рождением способности выразить всякий, даже самый персональный оттенок выражения, в действительности может оказаться исчезновением или подменой смыслов. Это проблема специфики смысла слова в контексте данного конкретного языка.
Взаимодействие между различными языками можно рассматривать как процесс соединения всего многообразия языковых понятий, а значит, общность видения многообразия сторон реальной действительности. То есть сочетание языков может означать обогащение цивилизационного видения человека. Значит ли это, что его зрение начинает различать свойства и качества реальности, которые не фиксированы в словах его родного языка? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо определить, что фиксирует слово. К чему оно реально относится? Если окружающий нас мир состоит из конкретных вещей во всем их бесконечном многообразии, то слово, которое мы можем считать адекватным с точки зрения его познавательной ценности, должно фиксировать свойства определенной конкретной вещи. Но тогда почему одно и то же слово может фиксировать общее свойство всего многообразия конкретных вещей? Если мы произносим слово стул, то оно может фиксировать венский стул, плетеный стул, стоящий на дачном участке, или стул, находящийся у стола в ресторане.