Андрей затряс головой. Он хотел встать, но ноги не слушались его. Еще мгновение, и он, как утром в постели, уже не мог пошевелить ни рукой, ни даже пальцем. Но тогда это был сон. Сейчас он оказался во власти кошмара наяву. Он словно потерял свое тело, отстранился от него. И только тошнота осталась у него из физических ощущений.
Позвать на помощь? Он не знал, повинуется ли ему его голос. Может быть. Но в каком виде он предстанет перед сослуживцами, если ни с того ни с сего заорет в курилке:
– На помощь! На помощь!
Что он им скажет? Сердце прихватило?
– С сердцем, миленький, так не орут, – укорит его Виталий Степанович, начальник отдела, – с сердцем лежат себе тихонько и помирают, никого не отвлекая от работы.
Да и далось ему сегодня это сердце. Сколько можно? Но если не сваливать все на несчастную мышцу, придется признать, что он, взрослый мужик, белым днем, в набитом людьми офисном здании испугался, когда в комнате погас свет? Да и комната-то с окном.
Впрочем, от окна в курилке было мало толку. Оно выходило в узкий простенок. Метрах в двух-трех от него высился глухой торец соседнего здания – обшарпанная кирпичная кладка. Сейчас, глубокой осенью, в туман и непогоду наличием окна можно было пренебречь.
И все же потухшая лампочка никак не оправдала бы его призывов к спасению. Может, в сети просто упало напряжение. А лампочка цела и невредима. Завхоз Светлана Викторовна зорко следит за освещением. Она не простит ему паники, поднятой из-за исправной лампочки.
Мысль о том, что его, ведущего инженера-программиста, будут отчитывать за поклеп на лампочку, была настолько нелепой, что Андрей мысленно хихикнул. Не о том он думает. Наверное, он просто сходит с ума. Очень похоже. И нечего приплетать сюда благородный инфаркт. Нет, у него какая-нибудь шизофрения, вульгарная, как уличная девка. При шизофрении как раз и требуют спасения от погаснувшей лампочки. А еще бегают по коридорам и кусают коллег. Это у него наверняка еще впереди.
Как ни странно, но мысли о шизофрении несколько успокоили Андрея. Все еще не владея своим неуклюжим и тяжелым, точно борцовский манекен, телом, он скосил взгляд в угол, где была дверь, в надежде на то, что никотиновый голод приведет в курилку новую порцию страждущих.
Бабушка стояла в самом углу. Ее по-стариковски хрупкая фигурка словно соткалась из сгустившегося табачного дыма. По-видимому, лампочка – у Андрея уже не было сил взглянуть наверх – уже полностью погасла. И в полумраке комнаты лицо бабушки слабо светилось, как будто натертое фосфором. Впрочем, Андрею сначала пришел на ум не фосфор, а осциллограф. Легче, правда, от этого не было.