– Но как это сделать? – немедленно взмолился я.
– А ты подумай, – участливо сказала Гизела. – Ты не спеши, а хорошо подумай. Ты ещё молод. У тебя ещё есть время подумать. Тебе не поздно начать всё сначала. Только не ленись – от лени быстро дряхлеет душа, быстрее, чем тело. А одряхлеешь – пропадёшь.
– Да, конечно, – охотно киваю я. – Я всё заново передумаю. Я всё обдумаю, как ты мне советуешь.
– Только не отступайся от своей мечты, – внушительно заворковала она, – Конечно, бывают обманчивые мечты. Но это уже беда человека, а не вина. Человек не может не мечтать о том, о чём он мечтать хочет… Не отступайся от своей мечты. Ты можешь трудиться в поте лица и оставить что-то доброе людям – это в высшей степени разумно и благородно. Но вместе с тем ты должен что-то сделать и для своей мечты. Будет чертовски обидно, будет страшно, если ты ничего не сделаешь для своей мечты… Это просто трагедия – ничего не сделать для своей мечты… Тот, кто осуществляет свои мечты, живёт дважды: сначала короткий миг, затем – вечно.
– Гизела! – я подался навстречу ей.
– Я ухожу, мне пора, – она посмотрела на меня с нежностью.
– Зачем же ты уходишь в сторону пропасти – ты разобьёшься! – протянул я к ней руки.
– Не бойся за меня, – сказала она с грустью.– Иди и ты со мной. Проводи меня в море…
– Да как же, со скалы да прямо в море?! – меня охватил ужас.
– Не бойся, – зашептала она. – Иди за мной. Это так просто… Иди…
Скрестив на груди свои красивые, словно высеченные из камня, руки, она застыла в позе архаического создания, напоминая нефритовую статую, и медленно удалялась от моей скалы.
– Ги-зе-ла-а-а-а! – отчаянно закричал я, издав звук не громче слабого шёпота.
– Иди… иди, – звала она, уходя в море, соединяясь с ним, растворяясь в нём, превращаясь в сплошную зелёно-голубую прозрачность.
Едва Сергей переступил порог родного дома, как услышал:
– Мог бы и не являться.
Растерявшись, он так и остался стоять в дверях, переступая с ноги на ногу, покачиваясь. Красные, мутные глаза его сделали усилие глядеть трезво, но из этого ничего не вышло.
– Сегодня опять стояла в очереди, а Мишутку пришлось оставить одного. Папе ведь совсем некогда, – раздраженно добавила она.
Сказано это было женой так, что надо было немедленно пожалеть её, искупить вину хотя бы тем, чтобы посочувствовать ей. Но муж молчал, и она повторила: