На следующий день, к тому времени как
я проснулся, фундамент башни уже был выложен. Големы работали
слаженной командой, как единый механизм. Каменный монстр притягивал
к себе валуны и переносил в нужное место. После этого пламенный
обрушивал на камни поток огня, плавя их, будто руду в печи. Жар был
такой, что чувствовался с расстояния в сотню метров. Дело довершал
ледяной истукан, направляя и замораживая потоки раскалённой лавы. В
итоге, башня получилась без швов и представляла собой сплошной
монолит. Руины были сложены из породы, богатой железом, поэтому,
когда лава застывала на воздухе, образовавшийся камень приобретал
красновато-ржавый цвет. Я смотрел издали за работой големов, как
завороженный. Строительство продолжалось не больше нескольких
часов, и к обеду от древнего храма ни осталось и следа, зато на
острове высилась горделивая башня с торчащими зубьями на вершине.
Помня совет мага, я не рискнул подходить ближе, и отправился
обратно в долину, обдумывая всё, что со мной приключилось за эти
пару дней.
После того, как я покинул Ксардаса,
жизнь стала значительно спокойней. Я вернулся в лагерь и стал
вживаться в его уклад. За те пару недель, что прошли с появления
барьера, в колонии очень многое изменилось. После того, как Гомез
заручился поддержкой магов огня, он смог позволить себе действовать
смелее, и анархия закончилась. Всю власть в городе рудокопов взял в
свои руки новый барон и его люди. Ни у кого не было ни сил, ни
вооружения, чтобы противостоять новой гвардии. Для того, чтобы
восстановить поставки из внешнего мира, каторжан вновь загнали в
шахты, отчасти убеждением, отчасти силой. Мало кто хотел
возвращаться в копи, но единственным способом не работать в шахте
было найти себе другой источник заработка и пропитания. Я продолжил
заниматься охотой, выменивая шкуры и мясо на другие необходимые
вещи. У тех же, кто не умел ничего особенного, чем можно заслужить
уважение и обеспечить себя, не осталось выбора. Путь в шахты был
открыт каждому, а вот выйти из этого дела было гораздо сложнее.
Гомез ввёл новые правила: для каждого
рудокопа была установлена норма по добыче руды, которая платилась
при выходе из шахты и отдавалась на так называемые общие нужны. На
самом деле она присваивалась людьми Гомеза. Скребки, как ещё
пренебрежительно называли шахтёров, могли забирать себе только
половину добытого сверх этой нормы, остальное также изымалось в
качестве налога. Такой подход должен был стимулировать людей
работать эффективнее и больше, но, учитывая, что норма была лишь
малость меньше, чем до восстания, люди выбивались из сил. Бывало,
что шахтер молотил киркой весь день, а в итоге получал лишь
несколько маленьких самородков.