Василиса тогда даже обиделась, – оттого и служит Нина Константиновна в няньках, что в закон Вселенной не верит.
Слух о крахе мясного короля разнесся быстро. Слишком быстро! Вокруг них сразу образовался вакуум. Перестали забегать соседки, звонить телефон. Даже в фитнес клубе, куда по привычке ездила Васька (абонемент – то был годовой), к ней перестали обращаться, словно ее и не было.
Продавать собственные вещи было жалко, грустно и унизительно. Уходили они за полцены, а то и за треть. Шубы были никому не нужны, у всех и так шкафы ломились. Кое – как продала через Авито. Комиссионки остались в советском прошлом. Посуду, технику, дорогие покрывала из итальянского шелка, помогла сбыть няня Нина по своим знакомым. Туда же ушла и дорогая мебель. Многочисленные украшения Кирилл сам отвез знакомому ювелиру, у которого большинство из них и приобреталось. Магазинный ширпотреб Васька не носила в принципе.
Ювелир сначала пытался отказываться, говорил, что уцененкой не торгует. А когда Кирилл собрался идти к другим, отчего – то испугался, но цену предложил смешную, как за бижутерию.
Одно кольцо, самое любимое с розовым большим бриллиантом, Васька не отдала. Оставила у себя. Тогда даже сама не поняла зачем. В память о счастливых днях или на черный день, или чтобы иногда любоваться им, мечтая о лучшем.
Посмотрев Нинину квартиру, Васька расплакалась. Она никогда не жила в таких домах – с тонкими стенами, где слышен каждый звук соседей. Где у подъезда на грязных лавках сидят злобные старушки, без стеснения обсуждая все, что видят их, пораженные осколками зеркала Снежной королевы, глаза. А в подъезде на мусоропроводе сидят ершистые подростки, сплевывая себе под ноги. И никогда не знаешь, что от них ожидать: бранную ругань, плевок или нож в спину.
Но самое страшное для Васьки в этой квартире были фото обои на кухонной стене. Пальма с выгоревшими листьями, готовилась упасть в голубые воды океана, а на горизонте проплывал крошечный белый лайнер.
Василиса уставилась на эту стенку и долго не могла прийти в себя. Все это она видела в своей жизни – и пальму эту, и белоснежный песок, и немыслимые по своей красоте бирюзовые волны океана. В своей настоящей, полной солнца и счастья жизни. А в этой квартире жизнь чужая, нарисованная, из Зазеркалья. Она не ее, не Васькина, не должна быть ее.