…который через несколько минут сам появился в кабинете.
Занятно, что об этом, втором своем визите наверх, в кабинет, Маленький в своих воспоминаниях тоже умолчал.
Неслышно входит Маленький Феликс. Он бледен.
По его словам, Распутин выпил два приготовленных фужера с ядом, съел все эклеры!!!
…и… жив! Цианистый калий не действует! Распутин, по словам Маленького, сидит сейчас на диване (опять диван!) Распутин мрачен и беспокоится. А действие яда сказывается у него только «в слюнотечении и отрыжке».
Маленький Феликс, спрашивает совета у сообщников – что же ему теперь делать?
Ему советуют возвратиться обратно, к Распутину, и ждать, когда яд все же сделает свое дело. Если же по истечении пяти минут его гость не умрет, ему советуют возвратиться назад, и тогда они все, сообща, решат, что им делать.
Время уходит, уже глубокая ночь. Сообщники боятся, что не успеют до утра сбыть труп своей жертвы с рук долой.
Юсупов медленно выходит из кабинета и проходит вниз.
И здесь происходит еще одна малообъяснимая странность.
Еще одно загадочное происшествие загадочной ночи… еще один сюрприз, жертвой которого на этот раз становится уже не Пуришкевич, а его подчиненный, доктор Лазаверт.
После того как Маленький Феликс уходит в подвал, Пуришкевич вдруг замечает, что Лазаверта нет в кабинете.
Он еще несколькими минутами раньше заметил, что доктору дурно. Доктор вел себя необычно: он нервно ходил по кабинету, лицо его наливалось кровью, он в изнеможении опускался в глубокие кресла, находящиеся под окном, и хватался за голову. Глаза Лазаверта бессмысленно блуждали. Пуришкевич спросил: что с вами? И получил ответ, его изумивший.
Лазаверт жаловался на дурноту. Он чувствовал слабость. Жаловался, что его сейчас смог бы повалить пятилетний ребенок. Лазаверт, похоже, сам хорошенько не понимал, что с ним происходит, и трогательно смущался.
Изумление же Пуришкевича объяснялось тем, что он никак не мог понять причины внезапной дурноты и слабости своего подчиненного, этого «крепчайшего сложения человека, которого он своими глазами видел на войне, на передовых позициях, под огнем неприятеля»…
Пуришкевич никак не мог взять в толк, что случилось с Лазавертом, кавалером двух Георгиевских крестов, боевым врачом, человеком, в мужестве которого он никогда не сомневался, и которого всегда считал человеком огромного самообладания и железной выдержки.