Особенно полюбившимся наложницам хан дарил городки-крепостцы, отстроенные на окрестных холмах. Так Сузгун-Туру он подарил прелестной Сузге, которая была его последней любовью. Красивая и очень умная, она держалась гордо и властно. Но Сузге прекраснее и честнее всех женщин, окружавших Кучума. И в Бицик-Туре, и на горе Алафейской, и в Абалаке стояли шатры, где жили в затворничестве красивейшие наложницы и жены. Он являлся сюда со всей пышностью восточных властелинов. Его несли в паланкине, а впереди бежали скороходы. Нарядные мурзы на конях сопровождали его; каждый из них считал это великой честью.
Увы, бешено бежит время и разрушает все, даже самое прекрасное! Старшие жены отжили свой век – отяжелели или высохли, зубы их черны от табака, а дыхание вызывает лишь отвращение; молодые целыми днями валяются на пуховиках, без конца едят сладости, доставляемые бухарцами, и постепенно гаснет их жажда к ласкам. Они становятся злы, тупы и холодны. На их густо и грубо нарумяненные лица время усердно кладет густую паутинку морщин, их тело тоже становится дряблым…
Не оттого ли сегодня хан хмур и недоволен? Он обошел шатер, перебирая янтарные четки. «Все тлен и предано тлену. И все призрачно, как призрачен туман над болотами!» – огорченно подумал хан и подошел к зеркалу. Давным-давно он выменял его у китайского купца на соболей, а потом пожадничал – велел уланам нагнать купца в горах и отрубить ему голову. И зеркало, и соболи остались в шатре Кучума. «Вот оно! Посмотрим, что оно скажет мне?»
Лучше бы хан не смотрел на свое отражение! Узкая бритая голова высохла, видны жгуты синих жил. Кожа – желтая и сухая, как древний пергамент. Лоб – в глубоких морщинах, глаза гноятся. Опухшие воспаленные веки дрожат. Ниже подбородка, как грязные тряпицы, болтаются дряблые складки.
И все-таки не от этого особенно хмур сегодня Кучум. Тревожные мысли сверлят его мозг…
Как-то в Искере побывал бухарский купец. Недобрую весть принес он. Боялся купец сказать все открыто и долго говорил Кучуму притчами и загадками. Лишь под конец, когда хан пригрозил посадить его на кол, он повалился в ноги и возопил:
– Велик аллах, милость и щедроты его неисчерпаемы. Все пути злодеям в твою благословенную землю он преграждает, но старое, забытое тобою зло дало свой корень. Из Бухары собирается сюда, в степи, как злой волчонок, Сейдяк – сын Бейбулата!