Бишоп подхватил её под локоть, подставил ей плечо и аккуратно взял за талию.
– Всё не так страшно, я вполне могу ходить сама. И душ тоже смогу принять сама.
С языка против воли сорвалась фраза с подтекстом, заставив её ужаснуться самой себе. Барр с улыбкой отстранилась, иначе инстинкты грозились затмить остатки разума – она готова была вцепиться в Бишопа и содрать с него одежду, если он не уберёт от неё руки. Адам, как назло, не спешил этого делать. Ровно на секунду, когда Эллен украдкой, снизу вверх посмотрела ему в глаза, где-то в глубине его зрачка она увидела отражение собственных терзаний. Она не была в этом уверена. Эллен не была уверена в том, что Бишоп, ровно, как и она, готов был сорваться. Она могла лишь слепо верить интуиции.
Адам был голоден до женской ласки, и, наверное, Эллен Барр – единственная за долгие годы, кого он подпустил к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Это пугало и одновременно льстило. От ощущения, что она имеет над ним власть, где-то внизу живота скручивался тугой ком. Возбуждение нарастало, нервы звенели натянутыми струнами, кожа под его ладонями пылала. Никогда и ни с кем она не испытывала ничего подобного. Всего лишь пара прикосновений и взглядов – и она напрочь забыла о брате, о машине, о той необъяснимой чертовщине, с которой её угораздило столкнуться. Эллен неумолимо теряла рассудок. Она хотела Бишопа так, как никогда в жизни.
Адам опустил взгляд и сделал шаг назад. Эллен показалось, что сейчас она рухнет на пол или её сдует порыв сквозняка – Барр потеряла вес и опору без ощущения его сильных рук на своем теле.
– В ванной есть шкаф, всё там. И ещё, – уходя из комнаты, он задержался у двери, – ложись в спальне. Диван тебе сейчас противопоказан. Я буду внизу, в мастерской.
Эллен осталась одна, но несмотря на это, она не чувствовала настоящего уединения. Каждая вещь в комнате напоминала об Адаме, каждый кусок пространства дышал им. Пустая, пыльная каминная полка, почерневшая решётка и забытая в утробе камина кочерга, потускневший от времени коврик у дивана и чёрный, бархатный абажур ночника, наверняка доставшийся в наследство от самых первых жильцов. Это была его реальность, его место в этом мире, где Эллен ощущала себя чуждым элементом. Выдранная с корнем из собственной жизни, она так и не смогла приспособиться, но и вернувшись назад, уже не сможет стать прежней. Она казалась себе вывернутой кишками наружу, вытряхнутой и набитой пустыми надеждами, словно чучело. Хотелось плакать от беспомощности и бессилия – она не найдёт брата, не поднимет родителей из могилы и не сумеет ничего исправить. Всё навалилось вдруг с новой силой. Стоя посреди маленького, уютного пространства чужой жизни, Барр не знала, куда себя деть, не знала, куда сунуть свои чувства, которые враз пошатнули её систему координат.