— Ой! — вздрогнул под прицелом Алексей.
Потревоженный Троекуров в руке терминатора среагировал на новый
голос. Повернулся к Алексею и уставился на него.
Алексей заорал. Тварь, под неинтересный разговор успевшая
задремать, вскочила. С перепугу саданула терминатора копытами в
грудь. Терминатор отлетел на середину улицы. Тут же, впрочем,
поднялся на ноги.
— Замри! — приказал я.
Терминатор застыл.
Я подошёл к нему и посмотрел на Троекурова. Потом, укоризненно —
на кобылу.
— А чё — я?! — немедленно принялась оправдываться кобыла. — Это
всё он! — сверкнула глазами на Алексея. — Чего он орёт?
— Да испугался, — пробормотал Алексей. — Показалось вдруг, что
Троекуров живой!
Я покачал головой:
— Увы. Уже нет. С пробитым копытом черепом даже воскрешённые
долго не живут… Так чего ты хотел-то? — повернулся к Алексею.
***
Алексей, как выяснилось, хотел принять моё предложение.
Поработать в Оплоте администратором. Решил, оказывается, за время
моего отсутствия, что вакансия ему вполне по душе. Гораздо
интереснее, чем Кавказ.
— Ну, вот и славно, — кивнул я. — Пошли, обсудим с Прохором.
Ну… Прохора долго искать не пришлось. Но момент был — так себе
подходящий для обсуждения. Прохор, сидя у стола, боролся на руках
со смоленским Ерёмой. Когда подошли мы с Алексеем, рука Ерёмы
дрогнула. И скоро коснулась стола.
— Силён, отец! — потирая ладонь, одобрил Ерёма.
Прохор самодовольно откинулся на спинку лавки. Гаркнул
подавальщику:
— Водки! — оглядел стоящих у стола охотников. — Ну?!.. Кому ещё
не ссыкотно со стариком побороться?
— Знаешь, Лёх, — задумчиво глядя на Прохора, сказал Алексею я. —
А вообще, так-то, чёрт его знает. Может, и рано ему пока на
пенсию.
Гудели мы, по устоявшейся охотничьей традиции, до утра.
Последнее, что я помнил — как отплясываю в кабаке с Земляной, а
потом иду по предрассветной смоленской улице в обнимку с ней же.
Втираю что-то насчёт хозяев, которые, как нападали со своих звёзд,
так туда же и отправятся. Вприпрыжку, с фитилём в заднице. Земляна
со мной, что характерно, даже не спорила.
— Месяц? — спросил я с кислой миной.
— Месяц, — подтвердил слуга Троекурова. — Медовый. Их
сиятельство Николай Дмитриевич с молодой супругою спешно
отбыли.
— Вот так вот, значит. Я его, значит, кормлю, пою и воспитываю,
а он становится в третью позицию и уезжает в Петербург, даже не
попрощавшись.