– Я не в восторге от вашей инициативы и доложу обо всем,
как только вернусь. Уверен, ТАМ, – многозначительно подчеркнул
говоривший, – меня поддержат. Мы не договаривались, что вы
будете устраивать всякие фокусы и закидоны.
Оппонента это ни капельки не смутило. Он лишь невозмутимо пожал
плечами:
– Поступайте, как вам угодно. Я лишь пытаюсь исправить
ситуацию.
– Скажите спасибо фон Гофену. Это из-за него нам приходится
кардинально менять планы. И, кстати, – глаза говорившего
превратились в щелочки, – не боитесь, что он тоже вычислит
вас, как вы вычислили его?
– Фон Гофен залечивает раны в сотнях верст отсюда. Жаль, не
получилось убить его во время той заварушки с татарами. Война бы
все списала, и эта проблема решилась бы навсегда.
Семен Андреевич отчего-то улыбнулся. Ему вдруг с жуткой силой
захотелось натянуть нос чванливому собеседнику, сбить с него самодо
вольство.
– К сожалению, ваши сведения устарели. Фон Гофен поправился
и держит путь сюда. Скоро он прибудет в Петербург.
Неприметный сжал пальцы в кулак до хруста, налил глаза кровью,
стал страшен. И сказал с железной прямотой и уверенностью:
– Пусть приезжает. Я до него везде доберусь.
Из огромных окон виднелись костры, возле которых грелись
гвардейцы-семеновцы, заступившие на охрану подступов ко дворцу.
Неподалеку со свистом гарцевала казачья полусотня императорского
эскорта. Всадники мерзли, но упрямо продолжали отрабатывать
экзерциции.
В богато убранной гостиной, залитой светом и жарко натопленной,
собрались самые главные лица государства Российского. Не было разве
что вице-канцлера Остермана, по обычаю своему сказавшегося больным,
хотя никто из присутствовавших не сомневался: все, что будет
произнесено под сводами дворца, обязательно дойдет до ушей
влиятельного вельможи.
Анна Иоанновна, откинувшись на спинку стула с изогнутыми резными
ножками и мягким сиденьем из голубого бархата, грозно
вопросила:
– Ужель это и есть твое окончательное решение?
Позади императрицы стоял в напудренном парике и роскошном
камзоле фаворит Бирон. Его красивое, чуть тронутое оспой лицо было
бесстрастным, как у хорошего дипломата. Правую руку с перстнем,
украшенным бриллиантом, он положил на плечо российской царицы, не
то успокаивая, не то чтобы подать тайный знак в нужный момент. К
слову фаворита самодержица российская всегда прислушивалась, однако
поступала по своему разумению.