Мгновенно появилась версия, что в деревне, расположенной недалеко от Петербурга, завелся душегуб, убивающий женщин. Газеты с кричащими заголовками в мгновение ока облетели страну. Они сеяли панику и вызывали повсеместный интерес к расследованию сих злодейств. Этому способствовало и то обстоятельство, что тиражи распродавались за бесценок. Издателям приходилось считаться с тем, что у населения почти не осталось денег.
Надо сказать, что у нас в полиции даже обрадовались этим убийствам – вещь небывалая! Обычно управление было завалено работой. Следователи не успевали разбираться с делами, валившимися на них. Но в тот период нам приходилось заниматься лишь редкими вспышками недовольства и агрессии, вызванными нервным истощением и отчаянием.
Да еще какие-то мошенники принялись печатать фальшивые деньги, наводнившие Петербург. От нас требовали, чтобы мы нашли эту шайку. Полицейские проверили все типографии, но не добились никаких результатов. Дело затягивалось, и никто не верил, что удастся обнаружить печатный станок, разве что на смутьянов кто-нибудь донесет. Никому не хотелось бродить по Петербургу и заглядывать в грязные, вонючие подвалы, полные нечистот, крыс и бродяг. Пока на улицах стояла жара, наши люди изо всех сил сопротивлялись необходимости предпринимать решительные шаги. Всем казалось, что отловить шайку еще успеется.
Так что убийства в Кленовой роще обещали внести хоть какое-то разнообразие в наши трудовые будни.
Мне казалось странным, что в условиях беды, постигшей страну, когда смерть стояла на пороге буквально каждого дома, люди, животы которых сводило от голода, а легкие исходили чахоточной кровью, так беспокоились за свою жизнь. Им менее всего следовало бы бояться неизвестного убийцы, орудующего в нескольких десятках верст от Петербурга. Но многие жителей столицы начали запирать на ночь двери на дополнительные засовы, а женщины и вовсе перестали показываться на улицах.
Петербургом словно овладело безумие. Призрак неизвестного душегуба накрыл город невидимой, но от этого не менее ощутимой тенью. Абсурдность происходящего ярко свидетельствовала о том, что над столицей нависла вероятность массового психоза, когда даже незначительное происшествие порождает эффект «снежного кома». Так безотчетный страх голодной смерти превратился в паническое бегство от преступника, который, возможно, никогда не покидал пределов Кленовой рощи. Преступление, совершенно заурядное для Петербурга в любое другое время, стало сенсацией.