Наконец они перелезли через изгородь на твердую почву, усыпанную сосновыми иголками.
И бросились бежать со всех ног.
Вверх по склону, по еле различимой в густых сумерках тропе. По петляющей дороге, огибая паутину древесных корней и коварные сучья. За поворот и прямо, мимо громадных стволов, которые возвышались вокруг в темноте и безветрии. Пахло смолой, гниющими ветками, сосновыми иголками. То и дело они пугались малейшего звука, когда обломившаяся ветка осыпала землю дождем иголок или пригоршней сухих шишек. Снова заухала сова, на этот раз ближе.
В лесу было тихо. Ни тени, ни шороха. И папа не вышел их встречать. Дети бежали вперед.
И вот наконец поваленный ствол, а за ним длинный склон поднимается к шоссе. Склон был довольно крутым, но даже будь он круче, чем скат крыши, вряд ли бы дети сбавили темп. Они давно бежали, не таясь, и теперь, шумно дыша и уже не оглядываясь, преодолевали последний отрезок пути. Деревья отступили от дороги, в лесу появились прогалины, где в сумерках белела наперстянка, а папоротник широко раскинул перистые листья. Разбуженный крапивник слетел с ветки, издав возмущенный свист. Звук эхом отозвался в лесу, словно сигнал тревоги. Вполне возможно, это была та же птица, которую они слышали раньше. Отсюда уже было рукой подать до места их пикника и до шоссе, где стоял автомобиль.
Добежав, дети остановились, с трудом переводя дух. Затем огляделись. Огляделись еще раз, не веря своим глазам. Место определенно было то самое: вот треугольник травы, вот указатель, вот пень, на котором Джон оставил записку, а тут должен лежать плед.
Но пледа не было. Как не было и папы. А когда они бросились к шоссе, то не обнаружили и автомобиля.
Дети замерли посередине шоссе и посмотрели друг на друга. Лес вокруг стоял черной стеной, шоссе узкой серой лентой убегало за кромку холма. За деревьями в долине, где стоял замок, тускло мерцал какой-то огонек. Но музей давно закрыт, да и идти туда слишком далеко. А еще дальше до гостиницы, где они остановились. Как ни трудно было поверить, но родители уехали, оставив их одних в этих дремучих местах!
Маргарет боролась с желанием заплакать. Она уже думала, что худшее позади, а тут такое… Только теперь она поняла, как устала и проголодалась. Джон, хотя и не подавал виду, чувствовал такое же ледяное отчаяние. Когда проявляешь храбрость в трудную минуту, например отбиваешься от громадного страшного волка, через какое-то время тебя охватывает слабость. К тому же Джон тоже был голоден, а рука, которой он сжимал посох, немного дрожала. Ему стоило больших усилий заговорить бодро, как и положено старшему брату: