Я не верю в божественную природу человеческой души, и, уж тем более, я не верю в любовь. Есть химические реакции в мозгу, и только. Нет никакой дружбы, привязанности и всего прочего, только люди, с которыми нам удобно и только. Единственные две вещи, которые делают нас счастливыми – это серотонин и дофамин. Вот вам шутка из Интернета и один из постулатов мира, в котором я живу.
Я не знаю, почему Ида Линн выбрала меня. Было вполне очевидно, что двое других парней из группы влюблены в нее не меньше моего. Я был готов на дружбу, да что там, я был более чем счастлив просто находиться с ней в одной комнате. В ней было что-то особенное, что-то такое, отчего этот непонятный резкий громкий враждебный мир вокруг переставал быть чужим. Как будто до этого я был совсем без кожи, а она, одно лишь ее присутствие, защищало меня от ледяных вихрей долгой финской зимы, делало их прикосновение успокаивающим и приятным, синхронизировало рев гитар в динамиках с моим дыханием и сердцем, давало мне чувство покоя. С ней у всего появился смысл. У отцовского ухода, у маминого обращения в христианство, у безвинно убитой собаки, у долгой петляющей дороги на пропахшем дизелем и соленой рыбой автобусе, у школы, в которой меня все ненавидели. Все превратилось в замкнутую систему, где вершиной, наивысшей точкой всего был момент, когда там, на автобусной остановке после уроков, она протянула мне свой наушник. А потом тот момент в старом «Вольво», когда она засунула мою руку себе под свитер и поцеловала меня под только что вышедший «Sleeping With Ghosts»[22], орущий на полную мощность их охрипшего динамика.
Конечно, мама и Юкка ненавидели Иду и запретили нам общаться в тот же день, когда увидели ее в первый раз. Наивные, они не знали, с кем имели дело. Она научила меня врать. Ничего криминального, просто социальная инженерия, как у мошенников в торговом центре, которые предлагают купить лотерейный билет. Всю жизнь скитаясь от одной тетушки к другой, она лучше всех знала, когда и что надо говорить, а главное – кому. Как извлечь максимум из неприкрытой ненависти матери к отцу и его чувства вины, впрочем, довольно неглубокого.
Это она придумала написать ему, рассказать о жизни с Юккой, молитвах и постах, о долгой черной зиме, о том, как меня не любят в школе. Это было гениально. И это даже не было ложью, просто альтернативная версия реальности. «Главное – самому верить в эту полуправду, тогда и другие поведутся», – так говорила мне Ида Линн.