Во мне закипело какое-то чувство, которое мне не нравилось. Определить его я не могла или не хотела. Но это же точно не ревность! И не разочарование! Ревновать я перестала еще в замужестве, а разочаровываться запретила себе после.
– Маш. – Ольшанский убавил музыку. – А помнишь, как мы гуляли с тобой по парку?
Помню ли я тот день? Конечно. Это было второе свидание из четырех, которые я проиграла Альбине. С натянутой улыбкой ходила с мальчиком-тихоней, чуть полноватым и немного неуклюжим. Это сейчас, с высоты своих лет, этот мальчишка казался мне милым. А мое поведение отвратительным. Но тогда я была королевой класса на пару с Альбиной. Мы были на вершине, все мальчики были наши, включая старшеклассников. И спортсмена Серовского, будь он неладен. И тогда я проиграла спор, по которому должна отходить ровно четыре свидания. Тогда в парке случился наш первый поцелуй. Случайный. Я его быстро закончила, влепив Ольшанскому пощечину.
– Нет, не помню. А что, было что-то интересное? – Он усмехнулся на мой ответ.
– Во что ты проиграла?
Я сильнее сжала губы, будто это могло мне помочь не отвечать. Вот только сидели мы в одной машине, и деваться было некуда.
– Должна была сделать прыжок с переворотом и не смогла.
– И кто из подруг загадал тебе меня? Или это твой… Серовский.
Его голос дрогнул, и я почувствовала, как его передернуло от упоминания нашего бывшего одноклассника. Это он еще не знает, что я не только выпускной с ним провела, но и умудрилась замуж выйти, оттянуть брачную лямку четыре года, родить дочь и понять, что самовлюбленный эгоист вряд ли когда-нибудь сможет стать хорошим отцом. Про мужа уже и не говорю. Но в любом случае спор я проиграла не ему, а Альбине. И сдавать лучшую подругу не собиралась.
– Это уже не важно. – Я повернулась к нему вполоборота. – Неужели до сих пор важно, по какой причине мы тогда встречались и по какой расстались?
– Важно. – Голос Ольшанского захрипел, а сам он надавил на газ, и машина понеслась быстрее. – У тебя не было открытых чувств, но они были у меня. И я хотел бы…
Он резко крутанул руль, обгоняя вперед идущую машину.
– Отомстить? – закончила я за него.
– Понять. – Он выровнял машину и снизил скорость.
Вот совсем не хотелось говорить на эту тему. Но ведь я не школьница, и мне понятно, что всю эту игру в писательницу и миллионера он затеял только для того, чтобы меня унизить, напомнить про прошлое и ткнуть мордочкой в собственную лужу. Я отвернулась к окну. Понимать здесь было нечего. Мы детьми были, молодыми, неопытными и желающими получить кусок получше. И уж что душой кривить, Серовский тогда был гораздо более привлекательным, чем Ольшанский. А сейчас… а сейчас я даже думать не хочу о том, что могло бы быть. Потому что не могло. Потому что, если переиграть «Маме снова 17», я бы поступила точно так же, как и в тот раз, т.е. выбрала бы красавца Серовского.