— Стопэ, куда собрался? — в коридоре меня останавливает Белый, рискуя отхватить по своей холенной физиономии.
— Отойди.
— Да перестань вести себя, как дебил.
— Кто бы говорил.
— Я и говорю. Я тут шлялся, в общем, без дела и…
— Не тяни.
— И посмотрел расписание, у Александровны твоей следующая пара последняя, потом все, Доби свободен. Триста пятая аудитория.
Я киваю, как болванчик китайский, понимая, что это долбанных полтора часа мучений. И как-то не до пар мне сейчас совершенно. Ни хрена не случится, если я следующую благополучно прогуляю. До деда дойти не должно, он у нас птица не тех высот, чтобы с прогульщиками разбираться. Не по его части. Но заскочить к нему не мешало бы, я пока не успел.
— Нам в другую сторону, — напоминает о себе Белый.
— Я не пойду, в столовке отсижусь.
Окинув меня взглядом «как же ты задолбал» и получив в ответ такой же, Белый топает со мной. Плохо я на него все-таки влияю. Из нас двоих примерным всегда был он. Теперь вот выросло… в общем, что выросло, то выросло.
В столовке, вполне себе надо сказать приличной, беру кофе и мясной пирог, позавтракать-то не успел.
— И че это было? — набив рот пирогом, обращаюсь к другу.
— Ты хоть пережуй, свин, блин.
— А ты стрелки не переводи. Пососать конфетку? Серьезно?
Он ухмыляется, глаза блестят нездорово.
— Так она же старая, — припоминаю ему его же слова и вижу, как он реальном времени сереет.
Злится. И я злился, когда он меня бесил своими нравоучениями. Ага. Сожри теперь свои же слова, а я посмотрю. Карма, она, блин, такая, никогда не знаешь с какой стороны шарахнет и в какую сторону нагнет. Ибо нехер.
— Я тебе зубы выбью.
— Ну рискни, — начинаю ржать. — Ууу, да ты, друг мой, кажется, запал, втрескался, втюрился, за…
— Клык мля.
— Че?
— Жуй свой пирог.
Ой какие нервные, слова не скажи. Ну вообще Ромашка ниче такая, одуванчик божий. Мне нравится. Миленькая. Даже жаль ее, потому что этот придурок — то еще наказание. И чем она так Бога прогневала? Эх, Ромашка, не повезло тебе.
— Че ты щас сказал? — Белый на буйвола разъяренного становится похож, а я понимаю, что нихера я не мысленно с собой говорил. — Как ты ее назвал? Клык, я ж тебя урою, ты только…
— Ой, да харе быковать, Ромео недоделанный, сдалась мне твоя Ромашка, как глухарю рубашка. Но ты все же дебил, она же девочка, с ней надо мягче, а ты… дровосек, блин.