Когда после семи дней мытарств, допросов у безопасников и
неопределённого будущего, к Косте, словно ангел небесный, спустился
Сергей Андреевич Писарев и милостиво возвести что они там наверху
подумали и решили заменить наказание за хищение информационной
собственности штрафной работой, а, конкретно, назначают его главой
информационной службы, сам Костя успел трижды проклясть свой
длинный язык. Чтобы он ещё когда-нибудь пришёл бы к ком-нибудь с
добровольной сдачей. Да никогда в жизни! И Крапивина будет ему
очень крупно должна. Это ведь поддавшись её уговорам он пришёл к
безопасникам с когда-то скаченными модулями на флешке. Смешно
вспомнить: безопасники долго не могли понять, что он от них хочет и
всё порывались отправить его подальше, чтобы не мешал работать.
Зато, когда поняли и взяли в оборот, то взвыл уже Костя. Причём
ничего страшного с ним не делали. То есть «страшного» с точки
зрения самих контрразведчиков. Руки-ноги не сломали. Форму лица не
портили. Не били даже, ну почти. Так, немного надавили морально.
Только упаси господь Костю ещё раз попасть под такое вот «лёгкое»
моральное давление от компетентных в своём деле специалистов.
Нафиг-нафиг и никогда больше.
И вот после семи дней неопределённости, Писарев, видимо, чтобы
придать компьютерщику дополнительной мотивации, вроде как в шутку,
добавляет: -Считай это своим вторым шансом. А если что –
расстрелять по законам военного времени никогда не поздно.
И улыбается, сволочь такая.
Костя хотел ему сказать что-нибудь в духе: -Идите пожалуйста
уважаемый Сергей Андреевич нах… в лес! В общем сами занимайтесь
настройкой МИР-системы и всем остальным с таким отношением.
Но, разумеется, он ничего такого не сказал. И не из трусости,
точнее природной осторожности, как называл её сам Костя, а просто
потому, что – ну что бы это дало если бы он встал в позу и
заартачился? Ничего бы не дало. Зато вот сейчас он хотя и штрафник,
но зато глава целой ай-ти службы всего Первого. Всяко лучше, чем
продолжать сидеть в уютных, хотя и тесноватых, камерах в
затянувшихся гостях у безопасников.
В общем Костя считал, что поступил вполне конструктивно и был
готов бросить перегоревшей материнской платой в того, кто скажет
иначе.
Тем более он теперь имел возможность каждый раз, при встрече,
смотреть на Аню Крапивину очень укоризненным взглядом отчего та
постоянно терялась, смущалась и, последнее время, кажется, избегала
с ним общаться. Зря, между прочим. Ведь в координатах Костиного
мировоззрения вина уговорившей его пойти с добровольной явкой к
безопасникам Ани далеко не так велика как вина самого Костя
поддавшегося на уговоры, а перед этим ещё и проговорившегося о
«скопированных» в своё время модулях и о том как и на что их можно
было использовать. Больше всех прочих людей на свете Костя любил, в
первую очередь, самого себя. Но и спрашивал он с себя много больше,
чем с других. Сам проговорился, сам согласился на уговоры –
следовательно сам и виноват. Может быть это и не так, но в
координатах его мировоззрения именно так.