А потом рухнули.
Оба.
- Я смотрел. Я не пытался вмешиваться, понимая, что это тоже часть пути. Пути обреченных.
Сейчас слезу смахну. Тоже мне, обреченные. Заигрались и получили по заслугам. Да, определенно, с сочувствием у меня получалось не ахти.
- Мой брат появился, когда город, напившись крови, окончательно ожил. И отделился от воли моей. Мой брат пришел на рассвете. И лестница покорилась ему. Она спела ему и детям его песнь, но те остались глухи. Они минули семь галерей, и ни в одной не осталось мертвеца. Они отворили золотые врата, и колокол промолчал.
А, то есть, там был и колокол?
- И… если бы зазвенел? – на всякий случай уточнила я. А то ж оно раз на раз не приходится. И как знать, не случится ли мне еще в каком городе побывать.
Не то, чтобы я планирую, но жизнь, она такая.
- На звон его отозвалась бы кровь. Она бы поспешила покинуть тело.
Ага, то есть, надо радоваться, что не зазвонил. Чем дальше, тем больше начинаю понимать, насколько нам повезло.
- Он пришел ко мне. Он ступал по плитам, на которых лежали мертвецы…
А вот мертвецов я как раз и не заметила.
Там вообще было как-то на редкость чисто для древнего дворца.
- Он прикасался к ним, и они становились пеплом.
Тогда понятно, небось, пепел, он не труп, его так просто не заметишь.
- И дворец плакал, и город плакал, понимая, что пришел час нашей гибели.
- Вашей?
- Мы были связаны с городом от моего рождения. Я был сердцем от сердца.
Красиво. Только не понятно.
- Мой брат поднялся по лестнице. И вновь же, стражи, что охраняли меня, остались недвижимы. А после я понял, что они лишились того подобия жизни, которым обладали. Он выпил их. И все-то… и оказавшись предо мной сказал…
Дракон замолк.
А я не торопила.
- Он сказал: «Здравствуй, брат».
- А ты?
- А я попросил убить меня быстро.
- А он?
Дурацкий разговор. И сон не лучше.
- Он усмехнулся. И ответил, что не станет марать руки кровью. Что он здесь лишь затем, дабы убедиться, что я буду наказан богами.
- Богами?
- Он… он сильно изменился. Он стал одержим. Теперь я думаю, что, возможно, в этом наше проклятье? И наша беда? Мы легко становимся одержимы, не важно, кровью ли, идеей.
Ну… может, и так.
- Он так много говорил. О пути. О просветлении. Осознании. Испытаниях, что указали ему путь. О детях своих, которых он желал расселить по миру, дабы кровь его, преображенная, никогда-то не угасла. И в этом суть истинное бессмертие.