Конечно, все это только пронеслось в
голове, а с языка сошло размытое:
‒ Поговорить надо.
‒ По поводу? ‒ Слон будто включил
прежнюю запись.
Ах, перешиби его корыто! Казалось,
туша готова стоять весь день.
‒ По поводу артефактов, ‒ ответил я,
с трудом сдержав раздражение.
‒ Проходи.
Туша медленно повернулась ко мне
спиной и пошла по узкому коридору. Довела до комнаты, из которой
лился теплый свет лампочки Ильича, и пропустила вперед. Я вошел,
благодарно кивнув Слону.
Небольшое складское помещение
перегораживал массивный стол советских времен. За ним сидел щуплый
рябой старик с бельмом на левом глазу. Грязные редкие волосы
свисали сосульками до плеч. Одежда тоже чистотой не отличалась. Ее
и одеждой-то сложно было назвать. Тряпье. Черты лица выдавали
еврея: та же желтоватая кожа, что и у Ю, те же мешковатые веки, те
же рачьи карие глаза, но отражали они не океаны печали, как у Ю, а
ложь и коварство.
За Куцым возвышались до потолка
стеллажи с товаром, стояли сундуки с тяжелыми замками, пирамида с
«калашами» и «узи».
Слева кто-то чуть шевельнулся. Если б
не это короткое движение в мою сторону, я бы и не заметил Быка. Во
втором охраннике легко угадывалась армейская выправка,
дисциплинированность и гранитная уверенность в себе. Форма «хаки»
украшала атлетичную фигуру лучше всякого смокинга. Прямоугольное
лицо венчалось стрижкой под площадку. Бык смотрел настороженно,
из-под выпуклого лба, будто собирался боднуть меня. За плечом
темнел «Абакан». Я не сомневался: в нужный момент он окажется в
руках за секунду.
‒ С чем пришел, военстал? ‒ голос
Куцего походил на скрежет когтя по стеклу.
Слон встал справа, дробовик
по-прежнему смотрел на меня, а вот его хозяин наблюдал за
трепыхающимся у форточки мотылем.
‒ Привет тебе, Куцый, от Кляксы.
Лицо торговца искривилось в
удивлении, рот приоткрылся, обнажив редкие гнилые зубы.
‒ С Большой Земли? Через тебя,
военстал?
‒ Я – Поп. И, да, с Большой Земли. Из
Брянска, ‒ последнее я добавил многозначительно.
Куцый посмотрел на меня внимательно,
я выдержал взгляд. Барыга состроил безразличную мину, переставил
фоторамку, спросил, рассеянно оглядывая стол:
‒ И как он поживает?
‒ В тесноте да не в обиде. Сыт, одет,
чист. Зовет тебя в гости.
В костлявой руке Куцего блеснул нож.
Барыга почесал острием голову, нервничал.