— Что, уже передумала? — человечьи слова он произносил странно, звонко и чисто, не по-людски.
И тут ее словно кто за язык дернул.
— Лите ми каноʹинне[5], тин элле, — выпалила она и юркнула в камыши, где пряталась тропинка. А что? Правду сказала же, не нравится он ей, хоть бы и красивый, как картинка.
Мгновение тишины и вслед зазвенел смех, странным образом вплетаясь, что в птичьи песни, что в шелест камыша над Лоркиной головой, что в едва слышный шепот речной воды. А на полпути, Лорка поняла, что любимая, плетеная в десять рядов по маминому узору опояска из красных и белых нитей, осталась лежать в траве.
Брат обнаружился не доходя до мостков, в зарослях камыша и осоки. Он стоял по колено в воде и что-то увлеченно рассматривал, одна из штанин, которые он подвернул, перед тем как в воду лезть, раскрутилась и намокла.
— От такой охраны пол-избы вынесут и за второй вернутся. Свистун.
— Тихо ты, гляди вон! — и пальцем ткнул.
Серая лошадь стояла неподвижно, расплескав гриву по воде, но ушами на звук дернула и вроде даже глянула искоса.
— Сражева лошадь, видала! Значит и Среброликий тут где-то, — зычным шепотом сказал Томаш, — потому и не свистел.
Лорка промолчала. Уж она-то точно знает, что он тут. Вернее, там.
— Идем, — сказала она, вытаскивая ленту из косы и повязывая сарафан под грудью, чтоб не идти в веску распустехой, а мокрая коса и так не расплетется.
— Белье где?
— Там, — Томаш махнул рукой в сторону мостков, продолжая разглядывать эльфийскую лошадь.
Лорка вздохнула и пошла дальше по тропке. Корзинка со стираным стояла в тени. От вески к мосткам спускались девки с такими же, как у Лорки, корзинками. Смеялись. Цвета старостина и две дочки бондаря Става, погодки, рыжие и в веснушках. Сзади завозился Томаш, поднял корзинку и Лорке в руки сунул.
— Держи, ленту спрячь, а то углядят, что опояски нет, засмеют. А то и сплетню пустят. На пя́точке оставила? Сбегать?
— Не надо, домой идем.
— Лорка, ты тут! — первой заговорила Цвета, — А вас отец искал.
У Цветы в черной косе была новая лента, алая с золотом, красивая, с чужим узором, люди такой не плетут, и статная старостина дочка все время косу рукой поправляла и ленту оглаживала. Она красивая была, Цвета, высокая, яркая, губы алые, большие синие глаза. Знала, что красива, вот и не сомневался никто.