Уже стемнело, когда мы вновь вернулись в мою комнату. Мы лежали с Серёжей на кровати, его губы нежно скользили по моей шее, пальцы осторожно вплетались в мои волосы. Всё было так, как должно быть в таких моментах: тепло, близко, интимно.
Но внутри меня росло тяжёлое, липкое чувство.
Его прикосновения становились увереннее, ладони опускались ниже, дыхание учащалось. Я ждала, что вот-вот проснётся ответное желание, что тело откликнется, что сердце дрогнет.
Как это было с Артуром и Артёмом.
Но внутри была только пустота.
Почему я ничего не чувствую?
Было приятно, не более.
Серёжа был милым, заботливым, он явно хотел чего-то большего, чем просто поцелуи, но чем откровеннее становились его ласки, тем отчётливее я понимала: мне это не нужно.
– Серёж… – тихо вырвалось у меня, когда его рука скользнула под мою футболку.
Он приподнялся, глаза блестели в полумраке.
– Что-то не так, малышка?
Я отвела взгляд. Говорить это было невыносимо сложно, но молчать – ещё хуже.
– Давай остановимся.
Его брови дрогнули, губы сжались. На секунду в комнате повисла тишина, и даже телевизор, поставленный на паузу, будто потускнел.
– Ты уверена? – голос его стал глуше.
Я кивнула, не в силах объяснить, что дело не в нём. Что, может, мне просто нужно время.
Серёжа медленно отстранился, сел на край кровати. Его спина была напряжена, плечи слегка ссутулились. Он не кричал, не спорил, но в этой тишине было столько обиды, что мне захотелось исчезнуть.
– Ладно… – он потянулся за футболкой, брошенной на стул.
Я сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как под рёбрами тяжелеет комок вины.
– Просто… я не готова.
Он фыркнул, но не зло, скорее, с горькой усмешкой.
– Понятно.
Оделся быстро, почти механически. Каждый его жест словно отдавался во мне уколом. Он не смотрел на меня, и это было хуже любых слов.
– Я пойду.
– Серёж… – я протянула руку, но он уже повернулся к двери.
– Всё в порядке, Вик. Не надо. Не провожай! Выход сам найду.
Дверь закрылась тихо, но звук этот прозвучал в моих ушах как хлопок.
Я осталась одна, обняв подушку, стараясь не думать о том, что только что разрушила. Или, может, ничего и не было, чтобы разрушать?