Да и мама ведь всегда говорила: первый шаг за мужчиной, мы, женщины, не должны… Дальше всегда шел длинный список этого самого «не должны». Многое в нем уже тогда казалось глупым и неправильным, но теперь-то Моника, которая немало часов провела на кушетке в кабинете психолога, отчетливо понимала: ее личность сформировалась в первую очередь под влиянием тех установок, которые она в детстве получила от матери. Об этом было неприятно думать, да и вообще выглядело скверно — винить в своих ошибках и неудачах других, но иногда думалось, что и брак, в который она вступила, будучи еще совсем юной девочкой, тоже стал следствием заданных матерью установок формата «женщина должна» и «женщина не должна».
Монике совершенно не хотелось оставаться в постели с мужчиной в чулках и кружевном поясе и выглядеть будто какая-нибудь шлюха из дешевого порно, но Леон ведь хотел другого. Отказаться и этим оттолкнуть? Попросить сделать так, как хотелось самой Монике? А что если он заставит умолять?..
Бывший муж очень любил выслушивать ее мольбы. Вернер знал, как унизить ее, как вынудить ее ползать на коленях и скулить, выпрашивая что-то. И она, влюбленная до безумия, отчаянно желающая ему угодить, раз за разом соглашалась играть по его правилам…
Оглядываясь в прошлое, Моника никогда не могла решить, что хуже. Сносить повседневную, какую-то даже бытовую жестокость было тяжело. Но то, что происходило между ними, когда Вернеру хотелось секса… Как пояснила потом женщина-психолог в феминистском центре, где Моника пыталась воссоздать себя из руин после того, как ушла от Вернера, именно постель привязывала ее к мужу, создавала те самые «эмоциональные качели», которыми и держали в подчинении своих жертв любители абьюза. Моника слушала ее и только поражалась: она-то была убеждена, что ее случай уникальный, а оказалось, что такого полно, просто большинство жертв абьюзеров предпочитают молчать. Иногда до того момента, когда становится поздно.
Моника и сама решилась порвать с Вернером только после того, как очнулась на больничной койке с переломами нескольких ребер, левой руки и распухшим от ударов сине-фиолетовым лицом. Медики вызвали полицию. Моника поначалу отнекивалась и отказывалась обвинять мужа, а потом… Потом к ней пришла та самая женщина-психолог, которая и открыла ей глаза на очень многое. В том числе и на постыдную типичность ее поведения. И, главное, на то, что на самом деле все, что проделывал с ней Вернер, — совершенно осознанная и психологически очень точно выстроенная игра. Ласки, которые муж дарил Монике в постели, каждый раз давали ей надежду, что все еще может пойти на лад. И она сама, добровольно, заходила на новый круг отношений, прощая, оставаясь рядом, позволяя вновь и вновь поднимать на себя руку, унижать себя…