Этот куб как раз позволял моделировать различные условия горения. В том числе в замкнутом помещении в условиях нехватки кислорода, когда огонь сначала замирал, а потом: пуххх! — вспучивался огромным яростным шаром… И вот что-то очень похожее сейчас творилось и с Леоном! Оргазм взорвался, ударил в голову, сжег изнутри, причиняя сладкое наслаждение, такое острое, что даже стало больно. Ярко и убийственно опасно. В первую очередь потому, что он — Леон Адан, мужчина тридцати пяти лет, сменивший не один десяток женщин, — нечто подобное испытал, пожалуй, впервые.
То явление, когда огонь сначала будто бы дышал, двигался, угасал, а потом вдруг взрывался с новой силой, уничтожая все на своем пути, назывался «обратной тягой», и под его воздействие боялся попасть каждый пожарный. Леон Адан же с некоторых пор более всего на свете боялся другого: вновь испытать «обратную тягу» иного рода — влипнуть в серьезную привязанность вроде той, что однажды его почти уничтожила. Когда его мотало туда-сюда, прочь и все равно после назад, обратно. Когда с этой тягой к женщине, которую он когда-то полюбил со свей силой, никак не получалось справиться, хотя головой он отлично понимал, что это единственно способ спастись…
И именно из-за этих воспоминаний, из-за этого опыта то, что вот прямо сейчас он испытал с Моникой, испугало Леона до дрожи. Настолько, что тут же захотелось если не сбежать, то как-то, что ли, снизить накал чувств. Вернуть все с опасного пути в привычную колею под названием «просто секс, ничего серьезного», чтобы можно было в любой момент подняться с кровати, одеться и, уходя, небрежно бросить: «Отлично потрахались. До встречи на работе!».
Это следовало немедленно обдумать, попутно охладив голову, и Леон, быстро чмокнув пока еще совершенно расфокусированную, кажется, тоже словившую ярчайший оргазм Монику в висок, поднялся и, по пути стягивая с себя отяжелевший презерватив, ушел в ванную.
Она не соврала Леону: кроме Вернера в жизни Моники других мужчин действительно не было, так что сравнивать она могла только с ним. Точнее так: не хотела, но невольно сравнивала. И каждый раз выходило, что сравнение это оказывалось в пользу Леона. Он был больше и сильнее, но при этом нежнее и внимательнее. Он был умелым, точно знал, чего хочет и не стеснялся об этом говорить, но при этом следил и за реакциями Моники, поразительным образом понимая, как сделать так, чтобы хорошо стало и ей.