«Ах Оксана, Оксана! – допивая остывший чай, мысленно обращался к жене. – Мне так хорошо с тобой, надежно и тепло. Я спешу домой, чтобы снять усталость после трудных полетов, а ухожу в небо с твоим добрым напутствием и верой в тебя. Ты никогда не повысишь голос, хотя на твоих плечах – трое, тобой любимых и хранимых».
Костя насторожился: будто вздох пронесся в воздухе. Прислушался – нет, вокруг тихо.
«Кто скажет, – продолжил он свои воспоминания, – что Аленка не твоя дочь? Твоя и только твоя! Как часто она бежит к тебе, протягивая ручонки, со словами: „Моя мамочка! Моя родная! Я так люблю тебя…“ Ты обнимаешь ее нежнее, чем Антошку, прижимаешь к себе и долго не отпускаешь. В твоих глазах слезы радости и счастья. А ведь Аленка похожа на ту, чужую тебе женщину…»
Прервав мысли, Костя снова насторожился: вроде опять послышался приглушенный вздох. Встал, неслышно подошел к двери: в комнате, где отдыхала Оксана, было тихо. Бесшумно ходил по кухне, убирая посуду. Затем, открыв дверь, на цыпочках подошел к дивану, долго смотрел на жену. Она не шевельнулась. Прикрыв ее ноги легким одеялом, ушел в спальню.
…Оксана не спала. В небольшой комнатке на последнем этаже дома было душно. За окном стояла непроглядная ночная темень, так и не принеся прохлады. Оксана изредка шевелила пересохшими губами, облизывала их, а перед ее глазами плыла и плыла на белом кружевном сарафане длинная и толстая коса цвета спелых пшеничных колосьев. Почему она ее взволновала? Почему?
А перед рассветом пошел дождь. Крупные капли барабанили по крыше и стеклам, сбегая вниз бойкими кривыми ручейками. В темном небе, упрятавшем звезды, вспыхивала надломленная золотистая молния, и гром, раскалывая на части огромный мир, загонял красные линии в далекий черный горизонт.
Дождь щедро поливал измученную и притихшую землю.
Утро выдалось солнечным и тихим. В открытую форточку струился свежий прохладный воздух, медленно вытесняя из комнаты накопившуюся духоту.
Оксана открыла глаза и посмотрела на часы: скоро семь. Преодолевая усталость, поднялась, зашла в ванную, открыла кран и долго плескала не слишком-то холодную воду на припухшее лицо.
Костя, чисто выбритый и одетый, сновал возле жены, заговаривал, пытаясь вывести ее из плена непонятной тревоги, но ее ответы были скупы и односложны.