Рассказ выставлялся в первом туре Седьмого чемпионата прозаиков ЛитКульта. Занял шестое место в группе.
Поздним февральским утром отец вдруг подхватился с кровати и, как чертик из коробочки, выскочил из спальни.
– Рота, подъем! – так истошно, что на улице испуганно взвилась с березы стая грачей, сидевших там с благочинностью квакеров, заорал он, остановившись напротив двери в мою комнату. – Что спите, как сурки запечные? Подъем, рахиты!
– Вить, ты совсем ошалел? – откликнулась из кухни мать. – Все уже встали давно, один ты дрыхнешь.
– Как встали? Когда встали? – недоумевая, закрутил лысой головой как лошадь, отгоняющая надоедливых мух.
– Давно встали, – вышла мать из кухни. – Завтракать будешь?
– Давай, – протопал на кухню и гулко помочился в пустое оцинкованное ведро из-под угля.
Вернувшись в прихожую, тяжело плюхнулся на табурет, и устало облокотился на стол.
– Яичницы поджарь, – распорядился чуткий глава семьи. – Нет худа без утра. СтаршОй, ты чем там промышляешь? – проорал.
– Паяю, – вышел я из комнаты Пашки – младшего брата.
– Ху… ю, – передразнил отец. – Подай мне горчицу, сметану и хрен из холодильника.
– А тебе трудно руку протянуть и взять?
– Разговорчики в строю! Отец отдал приказ! – старательно почесал грудь, покрытую густыми волосами.
Под этот скребущий по нервам звук я достал из холодильника три стеклянные баночки.
– Что ты как чешпень какой? – плюхнула на стол подставку и водрузила на нее сковородку мать. – Или у тебя зудень завелся?
– Сама ты зудень! – жадно хватая поданные мной банки и щедро выплескивая содержимое на скворчащую яичницу, ответил отец. – Блинов напекла?
– Каких блинов?
– Ну, ты и чучундра! Масленица же сегодня! Пеки блины!
– Вить, до чего же ты зудливый! Из чего я тебе блины испеку?
– Скреби по сусекам! – папаша стал жадно пожирать яичницу. – Двух вон каких колобков напекла, – кивнул на нас, – а блины не можешь?
– Почему это я колобок? – обиженно спросил я.
– Это сейчас ты как падла худой, – просветила мать, – а когда родился, то был такой толстенький, ножки разложишь, ручки разложишь, и лежишь, щуришься, ну чисто Ленин.
Мы с Пашкой переглянулись, переваривая информацию.
Быстро, как лесной пожар, поглотив завтрак, отец закурил «Приму», откинулся спиной на подоконник, и начал немелодично напевать: