Однажды Зимин, не любящий дикую природу, попал на загородную вылазку. Компания была слишком большая, и он скоро отделился. И отделилась молчаливая девушка, с которой никто не разговаривал. Все пили, хохотали, падали на траву, короче – жили в полную силу своей бешеной юности, а эта девица в длинной юбке, в джинсовой панамке, с вязаным рюкзачком, кажется, Нудьга была ее фамилия – сидела как в зале ожидания. Зимин потащил ее за руку в кусты и стал расспрашивать, о чем она все мечтает… Тем временем полил дождь, и они побежали под деревья. При ударе грома стало понятно, что деревья не спасут. И спиной друг к другу выжимали одежду. От холода их бросило в объятия, вот так они и познакомились под грозовые канонады. И тут Зимин увидел, что у нее радужки глаз сиреневые, как фиалки, цвет просто немыслимый.
Будучи скромным лаборантом-менеджером ВЦ, имея доступ к запчастям, смышленый Зимин сам себе делал компьютер. Работал увлеченно, и его компик азартно наращивал характеристики. Сначала саунд бластер, колонок четыре, потом SVGA самый большой, потом модемы-тудемы, пишущий сидиром, разнообразные текстовые и фото-редакторы, геймы и психодиагностика. Только принтер он не мог сделать, принтер у него был плохой, струйник. Когда являлась девушка с фиолетовыми радужками, Зимин бормотал «сейчас-сейчас», все еще лазая по конфигам и аутоэкзэкам. Девушка Фая Нудьга так и не разговорилась с летней вылазки, она просто бралась прохладной ладошкой за его плечо, а он, приручая одной рукой дико скачущую мышь, другой рукой прихлопывал эту ладошку.
И понимал – молчаливая скво, это мечта любого мужчины. «Сейчас, сейчас»… Все бросалось на полпути. Оставался лишь хранитель экрана – заставочка с Робинзоном. Тот маялся на своем острове, скреб макушку, смотрел на них насуплено и требовательно. А они садились на диван рассматривать ее картинки. Она страшно любила их вертеть – по часовой и против часовой, наискось да издали, Зимин даже боялся, что она окосеет. В магазинах было сколько хочешь альбомов с этими штуками, но ей мало было альбомов, она хотела сама научиться созвать эффект. Чтобы в цветной, колющей глаз пестроте проступали самые неожиданные фигуры. Она училась рисовать и ходила в платную студию. Зимин бегло комментировал, и опять устанавливалось молчание. Было понятно, что пора. Зимин кусал губы – островитянин метался по острову, хрустя ракушечником. Островитянин кидал в море бутылки – Зимин ронял альбом. Зимин расстегивал пуговицы – островитянин крякал, как дурак, бросая кокосы с пальмы. Фая Нудьга начинала мелко дрожать от смеха… Островитянин неистово ждал яхту… Яхта проплывала мимо, и он, пьяный, снова выходил из-за своей пальмы. Хрустел, крякал. Их все время было трое. Он, она и хранитель.