Каролина молча цедила свой чай, стараясь не встречаться с ним глазами. С одной стороны, она не знала, как ему объяснить, почему она вдруг стала бить стекло, с другой, не могла забыть, как Колин тогда её «утешил».
– Я, конечно, понимаю, что это шоу могло тебя расстроить, – продолжал он, – ведь ведущий не дал тебе толком развить твою мысль, не оценил платье и прочее… Но вымещать свои неудачи на имуществе сестры это уже перебор, оно же не виновато.
– Хватит издеваться, – не выдержала Кара. – Между прочим, режиссёр пригласил меня на ещё один эфир, так что…
– Опять будешь комментировать сексуальные извращения? – Колин ехидно прищурился.
Она хотела осадить его, сказать, что большего сексуального и морального безобразия, чем у них с ним было в тот раз, и придумать нельзя, однако решила не поднимать эту тему и ответила резко:
– Это моя работа.
– Да что с тобой? – нахмурился Колин. – У тебя такой вид, будто случилось что-то страшное.
– Случилось, тридцать два дня тому назад, – вздохнула Кара. – И я должна понять, почему. Не успокоюсь, пока не пойму.
– Ах, та-ак. И вы, значит, полагаете, уважаемый психолог, что битьё посуды вам может в этом помочь. Неужели нет других методов?
В его словах звучала явная издёвка, и Кара едва удержалась, чтобы не ответить ему тем же. Потом с грустью подумала, что он в сущности прав, и призналась:
– Какие уж тут методы… просто нервный срыв.
– Опять? – удивился Колин.
Каролина вспыхнула – действительно, тогда у неё тоже был нервный срыв, и чем всё закончилось? А он, наглец, похоже, ещё и недоволен.
– И часто у тебя это бывает? – спросил Колин с некоторой надеждой, так по крайней мере ей показалось.
– Можешь закатать свою ирландскую губу. И вообще, считай, что у нас с тобой ничего не было! – выпалила Кара и для убедительности бухнула чашкой о стол.
Колин подался назад, но поздно – его голубая майка украсилась коричневыми пятнами.
– Это ты можешь закатать свою, русскую! – разозлился он, пытаясь стряхнуть с себя остатки чая. – Я к тебе в няньки не нанимался. Размечталась.
В негодовании Каролина чуть не запустила чашку ему в голову, но Колин выставил перед собой руки:
– Тихо-тихо… тихо. Вижу, ты настроена продолжать свои языческие ритуалы. Тогда имей в виду, я буду защищаться.
Она встала и молча указала ему на дверь.