И уже коситься стала мать
на ее округлые бока.
Надо Гале выбрать дурака,
заморочить и склонить на брак.
Только вряд ли сыщется дурак.
Все в поселке нашу Галю знают.
Ой ты, Галя, Галя молодая!
Что ж ей так зазря и пропадать?
Стала Галя думать и гадать,
вспомнила про ландыши в сезон,
как ходила петь за гарнизон.
Собралась в овражек по грибочки
на закат, под вечер, ближе к ночке.
Был роман лихой, не затяжной.
Стала Галя прапора женой.
По закону все, по чину вышло.
Ей теперь солдаты чинят крышу,
огород копают, воду носят.
Лето пролетело, скоро осень.
А зимой у них родится дочка.
Пей, зятек, закусывай грибочком.
Теща тебя любит, наливает.
Ой ты, Галя, Галя молодая!
Чешут бабы злые языки,
смотрят исподлобья мужики.
И уже метет по полю снег.
Что там, после дождичка, в четверг,
было или не было – не знаю.
Гой ты, Галя, Галя молодая!
Ходит в гости к Тане тайно
из соседнего села
синеглазая Светлана,
что румяна и бела.
Не идет – бежит вприпрыжку
мимо церкви, не крестясь,
чтоб читать друг другу книжки
про любовь и чью-то страсть.
Все читают и вздыхают,
и в обнимочку сидят.
Ярко щеки полыхают,
души по небу летят.
Женихи гуляют мимо,
Свете с Таней не до них.
Только время зря отнимут
и на кой им тот жених.
Как у печки два сердечка
жарко ноют от тоски.
Не уронят ни словечка.
В печке тлеют угольки.
А когда запрыгнут в поезд
и уедут далеко.
Вот тогда начнется повесть,
как не просто, не легко.
Но зато уж без оглядки
можно Свете с Таней жить.
Можно спать вдвоем и сладко
милой милую любить.
Так мы все бежали к жизни
не в романах, наяву,
кто на стройки коммунизма,
кто за море, кто в Москву.
Где не плюнь – повсюду наши,
как глаза не отводи.
Кто кадилом дымно машет,
кто в правительстве сидит.
Им особо эту тайну
неохота раскрывать
про Светлану и про Таню
нам приказано молчать.