Это был среднего роста парень. Для восточного монгола весьма
высок, аж метр шестьдесят. Левого глаза, правда, нет.
Глаз вырезали из-за того, что его укусила пустынная муха. Она в
вместе со слюной в глаз занесла свои личинки. Они начнут расти,
есть глаз, а потом переберутся в мозг. Поэтому глаз пришлось
удалить, дабы спасти парню жизнь.
Жизнь кочевника тяжела и сурова. Каждый день — это борьба за
выживание. И пусть далеко не каждый может выжить, но высокая
смертность компенсируется высокой плодовитостью.
— Ой, иди отсюда, — проворчал мужчина. — Будете хорошо себя
вести, и вам дам попользоваться ею.
— Отец… Старший брат, кажется, умрёт скоро, ему нужно
лекарство.
— Ну так сходи на охоту. Подстрели монстра, — вновь проворчал
мужчина.
— Но лук… Он уже почти сломан…
— Копьё возьми, всему тебя учить приходится! — мужчина открыл
глаз и помахал рукой, прогоняя надоедливого сына, и тот ушёл.
Но только Данжуур закрыл глаза, дабы поспать, как вновь пришёл
сын. Ошарашенный и перепуганный.
— Отец! Смотри! — он показал на белый парашютик в своих
руках.
— И что это?
— Не знаю, но оно падает с неба. И его много!
— И ладно. Цветёт что-то. Делов-то, — мужчина помахал рукой.
— Ме-е-е-е! — раздалось громкое блеяние. Но в отличие от
обычного «ме», оно было полно боли и страданий!
Глаза Данжуура тут же расширились.
Вскочив на ноги и хватаясь за сердце из-за переживаний о бедной
овечке, он подбежал к озерцу, а оно всё покрыто этими парашютиками
и они всё падали и падали. Овцы же ели траву вместе с ними и даже
воду пили, поглощая парашютики с семенами на них.
Одна из овец лежала у озера и страдала. Лишь от одного взгляда
на неё Данжуур испытал невероятную боль в душе. Он шустро подскочил
к ней с паникой на лице.
— Лекарства! Несите все лекарства, что у нас есть! Ей надо
промыть живот!
— Но, отец… у нас нет лекарств… — произнёс один из трёх парней,
стоящих рядом с овцой.
— Заберите таблетки у младшего. Если их много съесть, будет
диарея и рвота!
— Но, отец! Он же без них умрёт!
— Неси! — раздался полный ярости крик, после чего мужчина начал
наглаживать свою овечку. Она ещё не давала потомство, и, в отличие
от имён своих сыновей, он знает имена каждой овцы в отаре. —
Подожди, скоро тебе станет лучше.
— Бе-е-е-е… — жалобно простонала та, а он гладил её по животу.
Но вдруг почувствовал шевеление.