– А-а-а-а! – закричала она, разрывая на груди платье. – А-а-а-а!
Этот крик понесся со двора по пыльной улице, колотил в окна и двери соседних изб и, подбитый страшным известием, затихал на окраине села.
Бабка Фрося, стоявшая у своих покосившихся ворот, услышав истошный крик соседки, торопливо заковыляла во двор Вильчуков.
Марьяна лежала на спине с закрытыми глазами и была очень бледна. Охая и шаркая старческими ногами, бабка Фрося отыскала ведро, зачерпнула ковшиком воды, плеснула в лицо Марьяны. Ее темные ресницы вздрогнули.
– Маръянушка, голубко, що с тобою? – Бабка топталась возле соседки, не имея сил поднять ее и посадить снова на ступеньку. – Окнись, дочушка, окнись…
Марьяна открыла глаза, наполненные болью и страданием, – и снова тишину разорвал ее крик:
– Сашенька-а-а… – Она хватала ртом воздух и шарила вокруг себя руками. – Ба-бушка-а-а, нет Сашка… Сына нет… – и опять жуткий голос, похожий на вой смертельно раненой волчицы, понесся по пустынной улице Масловки.
– Що ж ты, милушка, так голосишь? Чай, не на похоронах, – крестясь и шамкая беззубым ртом, бормотала бабка Фрося. – Жив твой соколик. Жив… – говорила и сама не верила этому, так как слышала, как почтальон Сивуха звал Марьяну, и видела на крылечке белый лист бумаги, который, наверное, и принес в дом беду. – Не все возвернутся с хронта. Тижола война, но твой Сашко будет жить. А то как жа? – Смахнув слезу, уже шептала что-то себе под нос, проклиная фашистов: – Ах, окаянные! Ах, звери! Нет на вас погибели… Нет на вас кары господней…
Тонкая рука Марьяны снова шарила на крыльце, пока не наткнулась на письмо. Подняла его к глазам – и в который раз разнеслось по всей округе:
– А-а-а-а-а!.. А-а-а-а-а!..
Бабка Фрося еще раз набрала ковшиком воды и вылила на Марьяну. Та вздрогнула, шевельнулась и, заваливаясь набок, сползла со ступенек крыльца в рыжую, выгоревшую от июльского солнцепека траву.
Охая и крестясь, бабка Фрося засеменила домой.
Через минуту-другую из ее покосившейся избы выскочил внук Женя, и его огненно-рыжая голова замелькала среди высоких подсолнухов в огороде, за которым несла свои мелкие воды речка Гнилопять и где Вилька ловил рыбу. Сама она снова заковыляла в Вильчуковый двор.
– Вилька-а-а! – еще издали закричал Женя. – Где ты? Откликнись!
– Я здесь, – отозвался звонкий голос из-за ближайших кустов. – Иди ко мне-е-е! Знаешь, сколько… – и осекся, увидев запыхавшегося и растерянного друга.