. И как же мне все это остановить? Как спасти – не себя, нет, их всех! Всех…
Распутин. Всех не спасешь… Да ты и не сможешь уже никого спасти… Даже себя… Даже… (медленно отходит в глубь сцены и исчезает)
Николай. Но… Но… Но почему?…
Голос Распутина. Потому что уже все кончено.
Николай в ужасе застывает на сцене, из левой кулисы медленно выходит Гаврила.
Гаврила. Ишь, раскудахтался, бродит тут, людей смущает…
Николай. Простите?…
Гаврила. Да я говорю, бродит тут, людей смущает, дурак такой.
Николай. Простите, вы это о ком?
Гаврила. Да о нем, о Гришке, с которым ты сейчас разговаривал.
Николай. То есть… Вы тоже – слышали?
Гаврила. Да как не слышать. На весь двор, чай, голосили, попробуй тут не услышать. Гришка – он такой, и при жизни был шумный, а после смерти так совсем уж… расшумелся. Но ты, братец, не думай – не все, что он говорит, разумно. И уж точно не все, что он говорит, – истина…
Николай. А что же тогда такое – истина? Скажи мне…
Гаврила. Истина? Да вот, например, то, что сейчас начинается дождь. Пойдем-ка, братец, в дом. А то… Хватит тебе еще сырости…
Николай. То есть?
Гаврила. Ну, сырости в жизни нашей полно. Из сырой утробы вышли – в сырую землю легли. Каждому – один путь, тут ничего не переменится.
Николай. «Нагим ушел я в этот мир – нагим и уйду из него»? Так, выходит?
Гаврила. Тут по-разному бывает. Вона, в стране египетской, я читал, цари тамошние, фараоны, за собой на тот свет чего только не тащили – от золота до кораблей цельных. Не гробницы себе строили, а дворцы целые – пирамидами называются. Слыхал?
Николай. Слыхивал. Видывал даже.
Гаврила. Ну, вот. Раз видывал – то понимаешь, что да к чему. Думали они, фараоны енти, что после смерти со всем золотишком прямиком на тот свет отправятся, ан нет. Так и пошли, в чем были. Без злата-серебра. Давай-ка в дом, а то намокнем еще, простынем… Не надо нам болеть, ох, не надо…
(Оба уходят, Гаврила слегка панибратски обнимает Николая – тот совершенно не сопротивляется)