Мы приближались к месту жительства Вайолет Кинг. Я уже начинала обдумывать детали предстоящего разговора, когда меня из сосредоточения снова вывел Макглэйд.
– Обещаешь не беситься? – спросил он.
Его тон мне не понравился, и я действительно слегка взбесилась.
– Что еще?
– Пока мы ехали, я, сама понимаешь, все поглядывал в заднее зеркальце. Так вот там всю дорогу от Чикаго за нами ехал один и тот же обшарпанный «Монте Карло».
Дональдсон
28 марта, тремя днями ранее
Боль была постоянной.
Неослабевающей.
Она не отпускала даже во сне (уж какой он там мог быть, урывками, среди хаоса кошмаров).
Это длилось уже годами.
Он жил на наркотиках. С того, что когда-то было ногами, не сходили кодеиновые пластыри. Трижды в день викодин ли норко – от боли. Ативан для сна.
Легкие были в рубцах, отчего каждый вдох звучал как булькающий сип. На руках оставалось шесть пальцев, из которых более-менее сносно действовали лишь четыре.
Иногда становилось так скверно, что он безудержно, не переставая дрожал; эта тряска могла длиться часами. Будь он из тех, кто верит в карму, высшую справедливость или божью кару, то очевидным выводом было бы осознание, что он получил по заслугам.
Собственно, именно это ему в приговоре и огласил судья с двенадцатью присяжными, упекая в это адское узилище.
Его и его партнера.
Партнера. Смешнее и не скажешь.
Шутка, обернувшаяся накликанной бедой.
Хотя смертей за ним было немало и среди людей он значился как отъявленный душегуб, силы его были так подточены увечьями, что угрозы для общества он больше не представлял, и заведение, в котором его держали, по-настоящему не охранялось. Иногда персонал даже забывал запереть его одиночку на ночь. Как-то один из его докторов спесиво заявил суду, что возможность побега фактически нулевая, так как он будет означать разлуку с обезболивающими препаратами.
А суд взял и согласился. По беспечности. Которая дорого им обошлась. С протяжными стонами он немощно ковылял по больничному коридору, опираясь на стойку капельницы (благо та была на колесиках). Спинной вырез робы являл взору сплошную коросту разнообразных шрамов, покрывающих его от шеи до пят. Медсестры на него даже не глядели. Для них он был безобиден, как беззубый щенок. Даже нашпигованный разнообразными медикаментами, он брел кое-как: каждый шаг стрелял электрическим спазмом боли, поджигая нервные окончания, которые у него еще оставались, – беспрестанное напоминание о перенесенном ужасе надругательств.