Вокруг атамана кучились пестро одетые старшины, а чуть в стороне степенно встал Рукавкин. Рядом с ним величался своим ростом и важным поручением Петр Чучалов, одетый в новый синий плащ, придерживая длинную тяжелую шпагу, которая так мешала свободно ходить.
Бородин поднял над головой резную с украшениями насеку. Войсковой Круг стих и снял шапки. И атаман снял свою, положил у ног, а на шапку бережно, чтобы ненароком не скатилась на землю, примостил насеку. После этого степенно поклонился Кругу на все четыре стороны и зычным басом заговорил:
– Послушайте, братцы сотники, хорунжие, урядники, капралы и доблестные казаки! Волей государыни нашей императрицы Елисаветы Петровны отправляется в Хорезмскую землю караван, при котором купеческим старшиной идет самарянин Данила Рукавкин, а посланцем от господина губернатора Неплюева назначен Петр Чучалов.
Данила, с любопытством всматриваясь в лица казаков, всегда буйных, а теперь таких смирных и послушных атаманскому слову, сделал шаг вперед и по примеру атамана Бородина отбил поклоны на все четыре стороны. Войско шумно приветствовало его. Чучалов ограничился снятием треуголки и легким кивком головы.
Атаман снова обратился к Кругу:
– Они идут в богом проклятую Хиву, где под российскими знаменами сложили удалые головы наши братья-казаки. Много воды утекло с тех пор из родимого Яика-Горыныча в седой Каспий, но жива в нашем сердце неотомщенная рана, кровоточит и по сей день!
Войсковой Круг откликнулся глухим ропотом, словно морская волна с упомянутого Каспия забурлила пенным гребнем и долго убегала назад, с каждой верстой теряя силу. Над головами казаков там и тут засверкали обнаженные сабли. Чей-то требовательный голос докатился до крыльца войсковой канцелярии:
– Давно пора воздать хивинцам за их злодейство!
Атаман поднял руку, и Круг постепенно затих.
– Другие времена пришли, братья! И говорить нам надо не о мщении, а о том, как возвернуть на Яик тех, кто и по сию пору томится в басурманской неволе! – Бородин умолк, скорбно склонил голову на лазурь шелкового бешмета, будто и за тысячу верст ему видны измученные под чужим солнцем лица братьев по крови и оружию.
– Тяжкое лихо терпят наши собратья в Хорезмской земле, – продолжал говорить атаман с грустью и гневом на лице. – Знаем мы об этом по рассказам Григория Кононова. Вот он, лунь седой, среди нас стоит. Потому, братцы атаманы, порешили мы нонче поутру со старшинами испросить вашего согласия выделить из войсковой казны часть рублей, чтобы вы, кто может, внесли остаточные и выкупили из плена своих родственников, если к тому приведет счастливый случай в проклятой Хиве! Любо ли вам это, казаки-молодцы, или не любо? – зычно выкрикнул атаман и окинул взором огромную площадь.