Когда Владимир соврал своему новому знакомому, будущему владельцу суши-бара Борису, что Седикова дома не застал, он, как оказалось, не погрешил против истины. Приехав в Козицкий переулок, Фризе настойчиво жал на кнопку звонка, стучал каблуком в массивную железную дверь – никто не отзывался. С улицы шесть окон квартиры организатора автобусных путешествий – теперь уже бывшего – выглядели вполне мирно. Бежевые, похожие на рыболовные сети занавески в гостиной, тяжелые малиновые шторы в кабинете ни разу не шелохнулись. Казалось, придет вечер, и в окнах загорится свет. Но теперь Владимир в этом сильно сомневался.
– Опять вы? – Тощая Мануша сидела за столом и напряженно вглядывалась в монитор компьютера. То ли распечатывала по жировкам очередное повышение цен на бытовые услуги, то ли сражалась с хоббитами. Фризе не успел разглядеть, так как при его появлении чернавка компьютер выключила.
– Предательница, – ласково сказал сыщик.
Женщина усмехнулась. Словно хотела сказать: «Да, я такая!» Но тем не менее показала на стул.
– Чем это вы так напугали нашего Августа Николаевича?
– Напугал?
– А то нет? После вашего набега он уехал.
– Далеко ли?
– По-моему, далеко. И надолго. Но мне сказал: на полгода. В девять я пришла на работу, а он сам грузит пакеты, компьютер, еще какие-то вещички.
– В автобус?
– Еще чего! В лимузин свой распрекрасный. Помахал ручкой и уехал. Первый раз видела, что он сам за рулем сидит.
– А жена? Дети?
– Пс-с… Какие дети? Он же бобыль. – Мануша с таким почтением произнесла слово «бобыль», что Фризе не удержался от улыбки.
– Бобыль – это одинокий мужчина. А вы сами мне говорили, что у Августа Николаевича жена – мегера.
– Я думала, «бобыль» – бездетный. А жена… Жена и правда мегера. Но отъехал он один.
«Чем-то сильно насолила супруга Августина Мануше, – подумал Владимир. – Костерит ее при каждом удобном случае».
– А квартплата? Уплачена за полгода?
– Еще спросите про уборку мусора! За все, за что следует, Август Николаевич заплатил вперед. Понятно?
– Понятно.
Несмотря на поспешный отъезд Седикова, женщина говорила о нем с придыханием.
В Козицком переулке, напоминающем узкий каньон где-нибудь в Скалистых горах, было прохладно. Пахло сыростью и горелой проводкой. Зато стояла тишина. Как будто и не струились по соседству автомобильные потоки по раскаленным Тверской и Петровке.