Олег поехал с Сашей, возглавив его свиту.
– Всем внутрь заходить нельзя, – сказал Саша, придерживая лошадь.
Олег кивнул. Все всадники спешились, позвякивая походными уздечками.
– Ты, ты и ты, – распорядился Олег, – следите за дорогой.
Выбранные им люди устроились рядом с дорогой, распустив подпруги. Двое начали собирать хворост. Остальные проехали под перекладиной простых незапертых ворот. Громадные деревья отбрасывали легкие тени на необработанные бревна церквушки.
Худощавый мужчина вынырнул из двери, вытирая испачканные в муке руки. Он был не слишком высок и не особенно стар. Довольно широкий нос, крупные влажные глаза, зеленовато-коричневые, словно лесное озерцо. На нем была грубая монашеская ряса, присыпанная мукой.
Саша его узнал. Монах мог бы одеть рубище нищего или епископское облачение – и Саша все равно его узнал бы. Паренек упал на колени прямо на снег.
Монах замер от неожиданности.
– Что тебя сюда привело, сын мой?
Саша едва осмеливался поднять на него взгляд.
– Благословите, отче! – с трудом вымолвил он.
Монах выгнул бровь.
– Не надо меня так называть: я не рукоположен. Мы все – Божьи дети.
– Мы привезли свечи для алтаря, – пролепетал Саша, не поднимаясь с колен.
Худая, смуглая, мозолистая рука взяла Сашу под локоть и подняла на ноги. С монахом они оказались почти одного роста, хотя паренек уже был шире в плечах, но еще не закончил расти и был голенастым, словно жеребенок.
– Мы здесь преклоняем колена только пред Богом, – сказал монах. Он несколько мгновений вглядывался в Сашино лицо. – Я пеку просфоры для ночной литургии, – неожиданно заявил он. – Идем, поможешь мне.
Саша безмолвно кивнул и взмахом руки отпустил свиту.
Кухня была примитивной и жаркой от натопленной печи. Мука, вода, соль и закваска: их надо было вымесить и испечь на поду. Какое-то время они работали молча – но это молчание не было тягостным. Тут царило умиротворение. А потом монах начал задавать вопросы – так мягко, что паренек даже не заметил, что его расспрашивают. Немного неумело, но очень старательно, он раскатывал тесто и делился своей историей: отцовская знатность, смерть матери, путь в Москву…
– И ты приехал сюда, – завершил за него монах. – Чего ты ищешь, сын мой?
Саша открыл было рот – и тут же снова его закрыл.
– Н…не знаю, – со стыдом признался он, наконец. – Чего-то.