– Нет, – поднимает на меня глаза Лео. – Мама.
– Дай угадаю. Она паникует из-за снегопада?
Тетя София так и не свыклась с чикагскими зимами. Ее детство прошло в Буэнос-Айресе. Тете было восемь, когда ее семья переехала во Флориду. Холодная погода, наверное, единственное, что ее унимает, вводя в режим спячки.
– Она беспокоится из-за дорог, – объясняет Лео. – Советует нам заночевать здесь.
Давненько мы не оставались у Тедди на ночь. Раньше-то постоянно ночевали тут втроем. Когда мы были помладше, за Тедди в ночные смены его мамы приглядывала пожилая соседка миссис Донахью. Мы убедили ее пускать на ночь и нас. Она храпела на диване, а мы с Лео устраивались в спальных мешках на полу. Тедди свешивал к нам голову с края постели, и мы болтали, пока веки не смежались и разговоры не смолкали сами собой.
– Я не могу сказать ей, что остальные гости уйдут, – с робкой улыбкой признается Лео, – поскольку она думает, что мы и так тут одни. Выходит…
Оглядываю сваленную на полу одежду, загроможденный книгами комод и одинокий носок, торчащий из-под односпальной кровати.
Кровати Тедди. В которой он спит каждую ночь.
Тяжело сглатываю.
– Выходит, мы остаемся, – заканчиваю за брата.
Несколько часов спустя мы возвращаемся назад в прошлое.
Я отказываюсь от предложения Тедди лечь на его кровать, и вот мы снова – после стольких лет – устраиваемся, как в старые добрые времена: мы с Лео на полу в гнездышке из одеял, а Тедди, опершись подбородком на руки, смотрит на нас с края постели.
– Ребятки, – со смехом в голосе тянет Тедди. – Ребятки, ребятки, ребятки…
Это слово не сходило с губ двенадцатилетнего Тедди, и от нахлынувшей ностальгии у меня даже кружится голова.
Лео отвечает ему в своем обычном, слегка настороженном тоне:
– Да, Теодор?
– Помнишь, как мы уболтали тебя расписать стену? – Тедди ударяет кулаком о прикроватную стену, когда-то белую, – прекрасный холст, посчитали мы в одиннадцать лет, – но ставшую темно-синей. – Я тебе еще леденцами заплатил.
– Лучший заказ в моей жизни, – отвечает Лео. – Даже несмотря на то, что на следующий день нам пришлось закрашивать мой рисунок по новой.
– В углу до сих пор видны очертания пингвинов, – улыбаюсь я. – И рыбы на двери.
Тедди ненадолго замолкает, а потом снова заговаривает, нарушая темноту несвойственным ему робким голосом.