– Мне ужасно нравится здесь, – повторила Брита.
Заведение называлось «Бандит» и было в Лиссабоне в большой моде. Официанты усердно сновали меж столиками, разнося лед, бокалы шампанского, стаканы с виски, коктейли с невозможными названиями. Оркестр, состоявший из чернокожих американцев – или тех, кто прикидывался таковыми, – играл в глубине зала на небольшой эстраде, и взмокшая от пота толпа танцующих, где преобладали вечерние туалеты и смокинги, казалось, вот-вот захлестнет и ее; и все были бесконечно, как-то почти демонстративно чужды тому, что в нескольких сотнях километров отсюда, по другую сторону границы, жестокая война заполняет дороги беженцами, тюрьмы – несчастными, а траншеи, обочины дорог и задворки кладбищ – трупами. Со злобно-насмешливой гримасой Фалько, вдруг на мгновение вспомнив, как встречали последний перед войной новый год – сам он с подругой танцевал в гриль-руме мадридского отеля «Палас», – спросил себя: сколько тех, кто бросал тогда ленточки серпантина и чокался под звон курантов за новый, 1936-й год, уже погибли или вот-вот погибнут?
– О господи, опять… – сказала Брита. – Не оборачивайся. Здесь этот болван Мануэл Лоуриньо.
Фалько тем не менее обернулся. За столиком среди друзей сидел загорелый красавец в смокинге. Все смеялись и пили.
– А-а, это здешняя звезда, дамский любимец?
– Он самый… Вы знакомы?
– Вроде бы…
– Он играет в водное поло, время от времени упоминается в светской хронике…
– А-а. Ну так и что с того?
– Это настоящий кошмар. У нас с ним была история – совсем коротенькая, но он принял это все чересчур близко к сердцу и не оставляет меня в покое… Помимо прочего, он еще и женат.
– Я тоже, – пошутил Фалько.
Брита вонзила ноготки ему в руки.
– Врун противный! Да кому в голову взбредет связаться с таким повесой!
Они направились к своему столику. Лоуриньо заметил их и уже не сводил глаз с Бриты. Фалько вытащил из ведерка со льдом бутылку «Боллинже» и обнаружил, что она почти пуста.
– Заказать еще?
– Нет, не стоит… – Брита открыла сумочку и стала пудриться. – Как только увижу его, мне уже вообще ничего не хочется.
– Так-таки и ничего?
Она захлопнула пудреницу и устремила на него взгляд женщины, уверенной в своем моральном превосходстве:
– Ты совсем дурачок или как?
Фалько посмотрел на часы. Потом руки его вспомнили ощущение ее тела под тканью платья.