А ведь каких-то полгода назад ему и в кошмарном сне не могло
такое присниться. Когда сеструха свалила жить к своему хахалю, у
Максима появилась собственная комната, где он мог спокойно учиться,
работать и тупить в телефончик. И все ведь у сеструхи было как у
людей: свадьба в ресторане, рождение близняшек — таких миленьких,
когда треплешь их по загривкам раз в пару месяцев. И вот чего им не
жилось всем вместе в новенькой ипотечной квартире? Семья Максима
все накопления жахнула в первый взнос, чтобы молодые жили своим
домом и всем хватало места. Нет, сестре кровь из носа понадобилось
развестись. Вот зачем, спрашивается?
Максим понял бы, если бы муж сеструху избивал, квасил по-черному
или хотя бы гулял на сторону — но ведь не было ничего такого.
Нормальный мужик, пахал как трактор, семью содержал, ипотеку
выплачивал… Нет, сестре обязательно надо было выносить ему мозг
ерундой из женских пабликов: он, мол, обесценивает ее
репродуктивный труд, требует бытового и эмоционального
обслуживания… Истериками и воплями добивалась, чтобы замотанный на
работе мужик по вечерам вместо пивка у телека мыл младенцам задницы
— а то, мол, недостаточно вовлечен в отцовство. Конец немного
предсказуем: сетруха с близнецами гордо и независимо вернулась в
родительскую хату, что превратило жизнь Максима в ад. Работать из
дома нечего было и мечтать. Пришлось устроиться продавцом в салон
сотовой связи.
Несколько часов покоя он впервые за долгие годы урвал 17 декабря
— вокруг него словно бы сам собой образовался звуконепроницаемый
щит, непрозрачный снаружи. Правда, потом сделалось только хуже —
родные стали пилить его за трусливый и бесполезный в хозяйстве Дар.
В конце концов работу в салоне сотовой связи Максим тоже потерял:
напарник получил Дар продавалы и теперь без напряга выполнял
месячный план по продажам за одну смену, так что Максим стал
попросту не нужен; ему даже не заплатили за последний отработанный
месяц. Это поставило крест на планах снять хотя бы самую дешевую
комнату на занюханной окраине. Все кругом твердили про новые
удивительные возможности, а Максим потерял даже и те, что были
прежде.
При этом все вокруг, такое ощущение, знали, что надо делать, как
будто у них была инструкция к жизни, а Максим чувствовал себя
загнанным в зассанный тупик — словно в какой-то момент ему
подсунули чужую жизнь. И вроде возраст не такой, чтобы опустить
руки — всего-то двадцать лет. Но понятие, что и как делать,
нулевое.