– Ну, как результат? – в дверях снова появился Корнюш.
Я доложил о недостаче.
– Рядовой Руденко, зайдите ко мне.
Понурившись, я пошел в каптерку старшины, он меня впервые назвал на «вы».
– Это тебе будет уроком. По правилам строительных частей, вся недостача покрывается с твоего личного счета. Прикинь, зарплата каптерщика 58 рублей, с тебя в месяц за все услуги проживания в армии удерживается от 45 до 55 рублей, если у тебя недостача – ты должен. Всё… Вон с той полки возьми все новое и доложи в общую кучу, на первый раз бесплатно. А, кстати, у тебя все всё поменяли?
– Ну да, из стираного же ничего не осталось.
– А как же повара, которые придут в казарму только ночью? А дежурный по штабу, а медбрат?
– А как же так могло получиться?
– Иди и думай. И подумай, как в будущем такой запас иметь, как я имею. Каптершик, Геша, это тонкий интеллектуальный труд, это тебе не твоя ядерная физика, здесь голова нужна. Свободен!
Следующая неделя ничем особым не запомнилась. Время тянулось бесконечно долго, я целый день мог ничего не делать, главной моей задачей было принять по счету в пятницу белье из прачечной и произвести смену белья в бане в субботу. В баню мы ходили в соседнюю общевойсковую часть, сопровождал нас почти всегда Корнюш. В бане он любил рассматривать подробности нашего сложения. С каким восторгом он смотрел на водителя Валеру из Николаевской области, он просто гордился, что у него есть такие бойцы. Валерка, долговязый, сутулый парень был с очень редкой, как я понимаю, болезнью, которая, наверное, и направила его в стройбат – у него не было ребер в одной стороне грудной клетки или может быть они там и были, но совсем не развитые. Таких бойцов у нас было двое, моего призыва Валера Самотуга и черпак Гулямов, но только у Самотуги отсутствие на своем месте ребер, очевидно в соответствии с законами сохранения, вызвало наличие излишней массы между ног, как будто все эти недостающие ребра там вместе и собрались. И на изготовление Евы Всевышнему уже ничего не осталось. А жаль. Для Евы.
Прапорщик становился в дверях между раздевалкой и душевой и комментировал возможности всяк входящего и выходящего.
Еще на этой неделе я обратил внимание на одного солдата, салабона, который, практически, все время проводил в бытовой комнате или, как мы ее называли, в гладилке. Он сидел там на табурете и смотрел в окно. Сколько деды не пытались припахать его, он ни разу не встал, бормотал, что русский мол очень плохо знает. Как-то даже Корнюш ему пригрозил, что мол следующим утром он должен убирать туалет, ответ был лаконичным: