Теперь придется жить там. Если об этом узнают в обществе... То
есть когда об этом узнают в обществе...
Какой позор!
Граф схватился за сердце, и из груди его вырвался стон. Игорь
Львович сразу же кинулся к дворецкому, который не отходил от
дверей.
— Доктора! Срочно! — крикнул он.
Затем вернулся к графу, развязал галстук и расстегнул ему тугой
ворот шелковой рубахи.
— Игорь, — прошептал Виктор Семенович. — У меня к тебе
просьба.
— Слушаю предельно внимательно.
— Найди все документы по Виктору и спрячь. Не приведи святые,
эта сволочь доберется до него и разнесет слухи про него! Моя Анечка
такого не выдержит. Она и так-то с трудом терпела его. Без магии,
бастард... Пусть он лучше там... Что скажут люди?
— Все сделаю. Вы не волнуйтесь. Дышите. Воды хотите?
В коридоре раздался дробный топот. В кабинет влетел тощий юноша
в белом халате.
Он глянул на графа и мгновенно начал делать все, чтобы не дать
тому покинуть этот мир.
***
...Закутанная по самые глаза в красный платок с двумя тяжелыми
ведрами она шла одна по пустынной улице. Ветер кусал ее румяные
щеки, солнце заглядывало в голубые глаза, а снег звонко поскрипывал
под ногами.
Душа просила петь, но было слишком тяжело нести эту грешную
картошку. Дыхание нужно беречь.
А вот и табличка. Какая же она красивая в зимних узорах!
Засмотревшись на надпись, даже не глянула, что под валенком не
снег, а синева тонкого льда.
— Ох, мать-перемать! — только успело прозвучать в утренней
тишине.
Последней стала какая-то глупая мысль, что не успела отдать Вере
ее любимый красный платок...
***
Резко вынырнув из чужого воспоминания, я ошалело смотрел на
зеленую траву перед самым носом. Голова страшно раскалывалась,
болели колени, и к горлу подкатывала дурнота.
Я кое-как переместился на деревянный приступок возле столба и
глубоко вздохнул.
Сознание прояснилось. Я смотрел на небо и рад был снова его
видеть.
У меня получилось вспомнить последние мгновения жизни Ольги
Игнатьевны. Получилось!
Пошатываясь, я поднялся и побрел в сторону дома, где жила
погибшая, почти не разбирая дороги. Мне не нужно было спрашивать,
которая изба ей принадлежала.
Я просто это знал.
Дальнейшее я воспринимал отдельными кадрами: белый забор,
калитка, красная дверь.
Рука тянется, пальцы сжимаются в кулак. Стук.
— Виктор? — удивленно спросила немолодая женщина, выглянув в
окно. — Что случилось? Анфисе Александровне плохо?