Прохор Лукич еще раз грозно
глянул на задержанного и даже для пущей острастки похлопал ладонью
по листу с заявлением. — Ну?
Велигура вздохнул. — Дальше… А
что дальше! Так наливать и глазки мне строить — она может! А как до
дела, так она мне по лицу! — Он перешел на повышенные тона. — Ее
судить надо! Что я? Я ж мужик, а она с шоферами там якшается, а
мне… Вот я со злости трактором то забор и… А она — проститутка
такая!
— Цыц! — Прохор Лукич врезал
кулаком по столу. — Я вот тебя сейчас посажу в… сарай! Посидишь там
до утра, мозги проветришь. А утром тебя в райцентр или город
отвезу. Там пусть разбираются! Получишь срок. Лет так пять тебе
впаяют! — Он пристально посмотрел в глаза Велигуре.
Тот раскрыл рот и уже было
набрал воздуха для того, чтобы выразить все свои возмущения, но тут
же осекся.
— За что пять, начальник? —
Его брови плавно поползли на лоб.
— А за диверсионную
деятельность! Народ отстраивается после войны, так сказать,
повышает уровень благосостояния, а ты рушишь. Вредитель!
Велигура стух. Он опустил
глаза и, тяжело вздохнув, промямлил: — Может, можно как-то
решить?
Прохор Лукич выдохнул.
Сработало! Теперь можно было спокойно попить чай, пока задержанный
помаринуется, всё больше и больше осознавая свое незавидное
положение, и затем сказать ему, что делать, чтобы исправить
ситуацию.
Да, он был таким человеком.
Прохор Лукич старался, чтобы хотя бы в его «вотчине» был мир и
порядок. И хоть какая-то дружба среди жителей поселка. Ну пусть не
дружба, скорее товарищество. Как он считал, это был залог мирного
сосуществования людей разных и не всегда уравновешенных. Война
прошлась по всем своим катком чудовищного масштаба крови и лишений.
Люди страдали. Все, от мала и до велика. И не все выдержали,
сохранив душевное спокойствие…
Поэтому не стоило обострять
конфликты, вынося «сор из избы». Лучше всё решить прямо здесь.
Полюбовно. По крайней мере вот такую бытовуху, где нет пострадавших
физически. А забор — забор починится. Уж он об этом обязательно
позаботится!
Прохор Лукич еще раз посмотрел
на Велигуру. Тот, скукожив крайне виноватое лицо, не сводил
заискивающих глаз с участкового. Механизатор непроизвольно сглотнул
от волнения и снова поскреб ногтями свою макушку.
Покачав головой и изобразив
задумчивый вид, Прохор Лукич сказал: