– Всё
чудесатей и чудесатей, – задумчиво проговорил я. – И кого здесь так
хватали?
Не то,
чтобы поднялся, прям, лес рук, но человек пятнадцать руки подняли.
Овчинников удивлённо оглядывался то на своих людей, то на
меня.
А что я мог
им сказать? Или пообещать? Что проверю, и если подтвердится, пойду
войной против местных ментов?
– Знаете,
что? А езжайте-ка вы в дни аванса домой через другую станцию метро,
– посоветовал им я.
– Что ж мы,
совсем тупые? Так и делаем, – рассмеялись в зале. – И не только в
дни аванса, а всегда, как выпьем.
– Вообще,
ситуация неоднозначная, – сказал я подошедшей к нам с Овчинниковым
профоргу. – Выговор ладно, а вылететь из очереди на квартиру из-за
пары рюмок водки?..
Профорг тут
была непростая. Дружинина Екатерина Андреевна, стройная женщина,
выше среднего роста, слегка за сорок с прямой осанкой и очень
тонкими губами. Она мне сразу не понравилась, так высокомерно на
нас с Овчинниковым смотрела. Как будто мы тоже в вытрезвитель
попадали.
– Вы им
верите? – состроила она брезгливую гримасу.
– Ну а сами
подумайте, какой им смысл врать? – спросил я.
– Из-за
денег, – уверенно ответила она. – Тринадцатую с непогашенным
выговором за пьянку не получить.
Овчинников
бессильно развёл руками, когда я на него взглянул.
– Даже не
знаю, что вам на это сказать, – честно ответил я.
Он пошёл
меня провожать и всю дорогу оправдывался. Что это не новость, что
рабочие часто так объясняют свои залёты. Мы прошли через большой
цех, занимавший целый этаж. Там распускали на ремни приличные куски
натуральной кожи.
– Что это
тут у вас? – притормозил я у раскройных машин.
Овчинников
охотно стал рассказывать и показывать. На мужские ремни кожа шла
толстая, солидная, а на женские ремешки гораздо тоньше. Цвета были
разнообразные, белые, черные, синие, голубые, бежевые. В основном
матовые, но попалась и одна лаковая!
– Ого! А
где вы берёте такие кожи? – немедленно спросил я его.
***
Москва.
Гагаринский райком.
– Что,
кстати, твой главный инженер? Говорил с ним о молодой любовнице? –
спросил Некрасова Володин.
– Да,
говорил ещё во вторник, – кивнул тот.
– И
что?
– И
хочется, и колется, и мама не велит, – усмехнулся Некрасов. –
Вообще, он, конечно, не против, глазки-то у него заблестели, когда
я ему расписал, какая у меня классная студенточка с отдельной
квартирой.