Сидящие вокруг стола загомонили, канцлер, прищурившись, изучал бумаги перед собой. Поднялся князь Долгорукий, возглавляющий Министерство иностранных дел, откашлялся, привлекая внимание, и произнес:
- Сегодня мы получили дипломатическую ноту протеста, в которой говорится, что княжны самовольно покинули пределы Австрийской империи, нарушив договор между нашими государствами и выражается уверенность в том, что мы, не желая развязывания войны, не позволим им пересечь границы России. А если они все же появятся в Российской империи, под стражей отправим их к мужьям, которые накажут беглянок по своему усмотрению. В противном случае все договорённости разрываются, и Австрийская империя объявляет нам войну.
Взгляды всех присутствующих скрестились на мне. Я медленно встал из-за стола и веско произнес:
- Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет. Готовимся к войне, господа!...
В шуме и гаме, поднявшихся после моего заявления, слышалось разное. От возмущенных выкриков о недалекости бабского ума до восторженных потрясаний парадным оружием. С минуту я молча внимал всему, потом грохнул кулаком по столу, рявкнув: - Хватит!!!
Дождавшись абсолютной тишины и полного внимания, уже спокойнее продолжил:
- Готовиться к сражениям, господа, ещё не значит бросаться в драку очертя голову! И уж никто не собирается вас, Никита Макарыч, отправлять на войну с голым задом, как вы изящно выразились.
Я с усмешкой посмотрел на Никиту Вавилова, промышленника, основавшего в России крупный металлургический завод. С успехом использовав новейшие европейские разработки в этой области, Вавилов стал основным поставщиком всех оружейных мастерских, сумев и сюда вложить часть своего значительного капитала. Жёсткий и требовательный как в ведении дел, так и в семейной жизни, он слыл ярым приверженцем домостроевских устоев. «Что муж накажет, тому жены с любовью и страхом внимать должны и исполнять по его наставлению», - любил назидательно повторять он. И по своему разумению на первое место ставил страх. Все его многочисленное семейство состояло из тихих и забитых, старающихся быть как можно незаметнее жен и наложниц, и таких же детей, что боялись в присутствии отца даже поднять глаза.
Именно он сейчас больше всех разорялся, доказывая, что по глупым бабьим капризам начинать войну ни в коем разе нельзя, а должно всыпать ослушницам плетей, да отправить к законным мужьям, предупредив, что в случае дальнейшего неповиновения кара будет куда жестче…Возмущенно топорща редкую рыжую бороденку, он с вызовом смотрел на меня, упрямо кривя ярко-красные пухлые губы: