Девочка вновь взглянула на фигуру отца, уже показавшуюся тенью в ночи, склонившуюся над грудой папок. Она вновь отвернулась к тёплой стене побеленной русской печи, сохранившей тепло вечернего огня, уткнувшись носом в подушку, вмиг погрузилась в крепкий, сладкий сон. Детский сап растворился во тьме среди шелеста листовок документов, отпечатанных и рукописных бумаг, фотографий, вещь док улик, сшитых в дело. Лишь уверенное поскрипывание писанины, разносившееся от твёрдых росчерков шариковой ручкой, нарушали умиротворяющую тишину этой ночи.
Но иногда, сам того не замечая, Александр Иванович громким шёпотом выдыхал задумчиво и опечаленно, стянув губы в трубочку. Точно бы так он пытался облегчить задачу, представшую в запутанном деле.
Как хотелось спать телу, но голова, переполненная информацией и, фотографическими эпизодами жуткого убийства, отказывалась ото сна, уводя мысль за ходом расследования и представленных доказательств.
Чего же не хватало?! Выстраивая в логическую цепочку теорию следователя, размышляя, Александр Иванович вырисовывал достоверные факты, собирая их в последовательно выстроенные мотивы преступления. Но что-то шло не так… Выписывая сомнения на отдельном листке бумаги, навеянные интуицией и опытом оперативной работы прошлых лет, судья колебался в слишком идеальной картине и чересчур простом чистосердечном признании подсудимого юноши призывного возраста. Следствие доказывало, что тот учинил расправу над собственным отцом, который слыл алкоголиком и семейным тираном, держащим дом в страхе долгие годы. Снимки дела, отражали всю хладнокровность деяния: его закололи, словно скот на бойне…. – на чёрно-белой фотографии, лежащей на краю стола, было запечатлено тело, из груди которого торчали вилы, а труп был распластан среди сена старого гнилого сарая.
Не хватало улик… Не доставало посекундной хронологии событий того злополучного вечера.
Вынести приговор сейчас – не беспокоясь об огрехах и пропусках следствия, опираясь на обвинительные натянутые, лениво, но тщательно подобранные и сшитые в дело гипотезы – означало упечь в тюрьму молодого парня, против которого ничего нет, кроме чистосердечного признания.
В раздумьях, судья не спешил с вердиктом.
Так минуло некоторое время. Когда стрелка часов указала на без четверти четыре утра, в комнату вошла женщина и застала своего мужа то ли задумчивого, то ли вздремнувшего над работой. Кулаком, он подпирал себе лоб, сгорбившись поверх бумаг. Он словно подглядывал, не отпуская взором текст решения дела.